Александр Дюма - Тысяча и один призрак (Сборник повестей и новелл)

Мы встряхнули наши факелы, чтобы они разгорелись, и осветили огромное отверстие: среди костей на слое извести и земли, которыми их засыпали, барахталось что-то бесформенное, походившее на человека.

«Что с вами и что вам нужно?» — спросил я у этой тени.

«Увы! — прошептала она. — Я тот несчастный рабочий, что дал пощечину Генриху Четвертому».

«Но как ты сюда попал?» — спросил я.

«Вытащите меня сначала, господин Ленуар, потому что я умираю, а затем вы все узнаете».

С того момента, когда страж мертвецов убедился, что имеет дело с живым, овладевший было им ужас исчез. Он уже приготовил лестницу, валявшуюся в траве кладбища, держал ее наготове и ждал моего приказания.

Я велел спустить лестницу и предложил рабочему выбираться. Он дотащился до основания лестницы; но когда хотел встать и подняться на ступеньки, то почувствовал, что у него сломаны нога и рука.

Мы бросили ему веревку с петлей; он просунул ее под мышки. Другой конец веревки остался у меня в руках; сторож спустился на несколько ступенек, и благодаря этому двойному подспорью нам удалось вытащить живого из общества мертвецов.

Едва только мы вытащили его из ямы, как он потерял сознание. Мы поднесли его поближе к огню, уложили на солому, и я послал сторожа за хирургом.

Сторож явился с доктором раньше, чем раненый пришел в сознание, и тот открыл глаза только во время операции.

Когда перевязка окончилась, я поблагодарил хирурга и, так как хотел узнать, по какой странной случайности осквернитель очутился в королевской могиле, отослал сторожа. Тот и не желал ничего лучшего, как отправиться спать после треволнений этой ночи, а я остался один с рабочим. Я присел на камень подле соломы, на которой он лежал против очага; дрожащее пламя его освещало ту часть церкви, где мы находились, а все остальное было погружено в глубокий мрак, казавшийся глубже еще и потому, что наша сторона была освещенной.

Я стал расспрашивать раненого, и вот что он мне рассказал.

То, что я прогнал его, рабочего мало тревожило. У него были деньги в кармане, и он знал, что, пока есть деньги, не будет ни в чем нуждаться.

Поэтому он отправился в кабак.

Там он стал распивать бутылку, но на третьем стакане вошел хозяин.

«Ты скоро закончишь?» — спросил он.

«А что?» — ответил рабочий.

«Я вот слышал, что это ты дал пощечину Генриху Четвертому».

«Ну так что? Да, это я! — дерзко сказал рабочий. — Что же из того?»

«Что из того? А то, что я не хочу поить у себя такого мерзкого негодяя: ты еще накличешь проклятие на мой дом».

«На твой дом? Твой дом служит всем; раз я плачу — значит, я у себя».

«Да, но ты не заплатишь».

«А почему?»

«Потому что я не возьму твоих денег. А раз ты не заплатишь, то уже будешь не у себя, а у меня, и так как ты будешь у меня, то я буду иметь право вышвырнуть тебя за дверь».

«Да, если ты сильнее меня».

«Если я не сильнее тебя — позову своих молодцов».

«А ну-ка позови, посмотрим!»

На зов хозяина прибежали трое заранее предупрежденных людей с палками в руках, и, как ни хотелось рабочему оказать сопротивление, ему пришлось молча удалиться.

Он вышел, бродил некоторое время по городу и в час обеда зашел в трактир, где обыкновенно обедали рабочие.

Только он съел суп, как вошли рабочие, окончившие дневную смену.

Увидев его, они остановились на пороге, позвали хозяина и объявили ему, что, если этот человек будет у него обедать, они все как один уйдут отсюда.

Трактирщик спросил, что сделал этот человек, чем он вызвал такое всеобщее осуждение.

Ему рассказали, что это тот человек, кто дал пощечину Генриху Четвертому.

«Если так, то убирайся отсюда! — сказал трактирщик, подойдя к нему. — И пусть все, что ты съел, будет для тебя отравой!»

У трактирщика сопротивляться было еще бесполезнее, чем у хозяина кабака. Про́клятый всеми, рабочий встал, грозя своим товарищам, которые расступились перед ним не из боязни произносимых им угроз, а из отвращения к нему.

Со злобой в душе он вышел и пробродил часть вечера по улицам Сен-Дени, проклиная всех и богохульствуя. В десять часов он отправился на свою квартиру.

Вопреки обыкновению, двери дома были заперты.

Он постучал. В одном из окон появился хозяин дома. Ночь была темная, и он не мог узнать стучавшего.

«Кто вы?» — спросил он.

Рабочий назвал себя.

«А! — сказал хозяин. — Это ты дал пощечину Генриху Четвертому? Подожди».

«Что? Чего мне ждать?» — нетерпеливо сказал рабочий.

В это время к его ногам полетел узел.

«Что это такое?» — спросил рабочий.

«Это все твое имущество».

«Как все мое имущество?»

«Да, можешь идти спать куда хочешь. Я не хочу, чтобы мой дом обрушился мне на голову».

Взбешенный рабочий схватил булыжник и швырнул им в дверь.

«Погоди же, — сказал хозяин, — я сейчас разбужу твоих товарищей, и тогда мы посмотрим».

Рабочий понял, что тут ничего хорошего ему не дождаться. Он ушел и, увидев в ста шагах открытые ворота, вошел под навес.

Там лежала солома; он лег на нее и заснул.

Без четверти двенадцать ему показалось, что кто-то тронул его за плечо. Он проснулся и увидел перед собой что-то белое, похожее на женскую фигуру, которая делала ему знак следовать за ней.

Он принял ее за одну из тех несчастных, всегда готовых предложить ночлег и наслаждение тем, у кого есть чем за них заплатить; а так как деньги у него были и он предпочитал провести ночь под крышей на кровати, чем валяться под навесом на соломе, то встал и пошел за женщиной.

Она шла некоторое время вдоль домов по левой стороне Большой улицы, затем перешла на другую сторону, повернула в переулок направо, знаками предлагая рабочему следовать за ней.

Привыкший к таким ночным похождениям и знавший по опыту переулки, где обыкновенно живут женщины этого сорта, рабочий беспрекословно шел за ней; они вошли в переулок.

Переулок упирался в поле; рабочий думал, что женщина живет в уединенном доме, и не отставал от нее.

Через сто шагов они пробрались сквозь пролом в стене; тут вдруг он поднял глаза и увидел перед собой старое аббатство Сен-Дени, исполинскую колокольню и окна, слабо освещенные изнутри огнем, возле которого бодрствовал сторож.

Он стал искать глазами женщину: она исчезла.

А он оказался на кладбище.

Можно было вернуться через пролом, но ему показалось, что он видит там мрачное и угрожающее привидение Генриха Четвертого, протягивающее к нему руки.

Привидение сделало шаг вперед, рабочий — шаг назад.

На четвертом или пятом шаге он оступился и упал навзничь в яму.