Джон Соул - Проклятие памяти

Лайза оставила шпильку отца без внимания.

– Завтра воскресенье, так что занятий ни у кого нет. Может, там потребуется наша помощь...

– Лайза, – поморщилась Кэрол, – помощи от такой толпы...

– Да нет, они туда будут приезжать по очереди. Остаться там я попрошу только Кэйт – вдруг и правда кому-то что-то понадобится.

– Лайза, милая, – покачал головой Джим, – я понимаю, что вы хотите... мм... сделать как лучше, но, право же...

– Все нормально, отец, – одернула его Кэрол. – Только знаешь что, Лайза? Могу я тебе кое-что предложить? Ты бы связалась с Эллен – может, она как раз попросит тебя проследить, чтобы их с Маршем там не тревожили – по крайней мере, пока хоть что-нибудь не прояснится.

Застонав, Лайза опустилась на диван.

– Ну почему я не подумала об этом!

– Потому что ты дурочка, – объявила появившаяся в дверях Ким. – Ведь правда она дурочка, папа?

– Дурак дурака видит издалека.

– Папка! Ты же должен защищать меня, а ты что?

– Ох, прости, я забыл, – усмехнувшись, Джим шутя шлепнул Ким, затем обернулся к Лайзе. – А насчет сестренки какие планы? Может, употребишь свои организаторские способности на то, чтобы кто-нибудь присмотрел за ней, пока нас не будет?

– Нет, я с вами поеду! – запротестовала Ким.

– Это ты говоришь сейчас, – Джим слегка прижал большим пальцем носик малышки. – А завтра рано утром тебе этого совсем-совсем не захочется. И не спорить со мной – смотри, какой я большой, вот возьму и проглочу тебя одним духом. – Ким недоверчиво хихикнула, но притихла. – Может, кто-нибудь из твоих отведет ее в парк или на мультики? И еще надо уложить ее после обеда.

Лайза встревоженно взглянула на него.

– Думаешь, к обеду... это еще не закончится?

Супруги Кокрэн переглянулись, Джим откашлялся.

– Я утром говорил с Маршем. Он сказал, что на это потребуется не меньше восемнадцати часов. Так что извини, дорогая, банкетов вечером не предвидится.

Лайза слегка побледнела, но голос ее, однако, оставался ровным.

– Я понимаю, что это не повод для банкета, папа. Я просто хочу помочь... чем могу.

– Ну, это, в общем, может и мама...

– Нет! Я могу и должна это сделать сама, и позабочусь о Ким, и прослежу, чтобы завтра не было этой оравы в клинике... Со мной будет все в порядке, папа. Только позволь мне все это сделать самой – о'кей?

Когда Лайза выскочила из комнаты – через секунду в гостиной заверещал телефон, – Джим повернулся к Кэрол.

– Так что все-таки здесь происходит, а?

– По-моему, наша дочь немного повзрослела, Джим.

Повисло молчание, которое нарушила малютка Ким. Обвив ручонками шею Джима и заглянув отцу в глаза, она капризно спросила:

– Значит, мне придется сидеть в кино с этими ее скучными подружками?

– Ну, если только согласишься на это, то обещаю: ты сама будешь выбирать, что смотреть.

– И они не будут мне мешать? Правда, папка?

– Никоим образом.

Успокоенная, Ким устроилась поудобнее на коленях Джима и уткнулась в его плечо.

– Я хочу, чтобы Алекс поскорее поправился, – пробурчала она прямо в отцовскую рубашку. – Алекс добрый. И он мне нравится.

– Он нам всем нравится, – откликнулась Кэрол. – И он, конечно, поправится, если ты будешь как следует молиться за него.

И, добавила она про себя, если этот Раймонд Торрес – действительно гений.

Пока Кэрол Кокрэн обдумывала свою мысль, сам Раймонд Торрес готовился к вечернему обходу.

Собственно, обходом в полном смысле слова назвать это было нельзя – единственным пациентом Торреса был Алекс Лонсдейл. Когда Торрес вошел в палату, где он лежал, сидевшая у кровати Алекса медсестра подняла голову от книги, лежавшей на коленях.

– Никаких изменений, доктор, – известила она, поймав взгляд Торреса, обращенный к мониторам, на которых разноцветные линии фиксировали слабую жизнь погруженного в кому организма. – Все, как и час назад.

Кивнув, Торрес перевел взгляд на юношу.

Как похож на мать. Именно эта мысль первой пришла ему в голову, и затем хлынул поток воспоминаний, обрывков прошлого, а он-то думал, что больше они ему не страшны... Лицо Эллен Лонсдейл, застыв на секунду в фокусе памяти, расплылось, исчезло, вместо него появились одно за другим три других женских лица... Раймонд Торрес почувствовал, что у него дрожат руки.

Забудь – приказал он себе. Это было давно и давно же кончилось. И сейчас – ничего не значит. Усилием воли он заставил себя сосредоточиться на неподвижном теле. Наклонившись, осторожно раздвинул веки на правом глазу Алекса, осмотрел зрачок. Никакой реакции на свет. Признак малоутешительный.

– Ну, хорошо, – кивнул он. – Я сегодня ночую здесь – у себя в кабинете. Если будут какие-то изменения – самые незначительные, любые, – прошу немедленно разбудить меня.

– Да, конечно, доктор, – про себя медсестра подумала, что этого Торрес мог бы не говорить. Первое и главное правило, которое твердо усваивал его персонал, гласило: "Обо всем происходящем в лаборатории доктор Торрес должен знать первым". Кивнув, он вышел из комнаты, а медсестра снова уткнулась в книгу.

Закрыв за собой дверь палаты, Торрес пересек коридор и вошел в предоперационную; обвел ее взглядом, отметив, что к завтрашней операции подготовлено уже практически все. И за ночь степень этой самой готовности проверят еще по меньшей мере дважды. Своим ассистентам Торрес денег зря не платил. В самой операционной шестеро техников в который раз гоняли на мониторе робота тестовую программу – раз за разом запуская каждую ступень, испытывая готовность всех блоков; потом работу этих шестерых перепроверят еще двое техников. Это будет продолжаться до самого утра – техники покинут операционную за пять минут до начала стерилизации, за час до того, как на стол ляжет тело Алекса Лонсдейла.

Удовлетворенный осмотром, Торрес вышел в коридор и направился в помещение лаборатории, получившему у сотрудников название репетиционной. В этой просторной комнате стояло всего несколько столов, на каждом – компьютер. Именно здесь устраивались "генеральные репетиции" всех операций, проводившихся в Институте.

Сегодня, несмотря на поздний час, все столы были заняты, светились голубые прямоугольники мониторов; очередная бригада техников изучала компьютерную модель мозга Алекса Лонсдейла, шаг за шагом повторяя на ней последовательность операции, которую через несколько часов должен осуществить хитроумный агрегат.

Заранее было известно, что никаких недостатков в модели нет – ведь программы, созданные самими компьютерами, гораздо совершеннее программ, написанных человеком.

Если только где-нибудь в глубине необъятной памяти машины вдруг не завелся "лентяй".