Павел Чибряков - Что-то… (сборник)

– Я присмотрю за ним, – сказал ему вслед участковый.

Мишка только раздражённо повёл плечами. Присмотрит он, как же! Он, Мишка, лучше присмотрит. Когда-нибудь козлу башку кирпичом разобьёт и оставит со спущенным штанами. Вот пусть тогда присматриваются и разбираются!

А ещё Мишка знал, что соседка со второго этажа – ведьма. Реальная, а не как в сказках и кино. Он знал, что очень многие мерзости, происходящие в их районе, случаются по её вине и к её удовольствию. Она, словно вампир, питалась излучениями (или что там есть) безобразий и мразности.

Например, она просто упивалась проявлениями алкашности его матери, которую люто презирала. И каждый раз, встречаясь и здороваясь с Мишкой, она так слащаво улыбалась, что он с трудом удерживался, чтобы не передёрнуться от отвращения. И этим она тоже упивалась.

Мишка также знал, что она занимается сексом со своим соседом; он иногда слышал её стоны в квартире наверху поздними вечерами. И он презирал соседа. Трахаться со старухой…!

Он был нормальным пацаном – любил гонять мяч, лазить где-нибудь, где «не велят», что-нибудь жечь – в безопасном месте, конечно. В общем, нормальный пацан. Но кое-что его, всё-таки, отличало от большинства пацанов. Он души не чаял в маленьких детях. Особенно – в девчонках.

Ему очень хотелось бы иметь младшую сестру. Ухаживать за ней, заботиться, оберегать, может быть, учить чему-то. Да просто возиться. Поэтому трёхлетняя Юлька из соседнего дома была его… просто отрадой, наверное. Он мог возиться с ней сколько угодно. И Марина – юлькина мать, совсем молодая, симпатичная женщина, которая тоже нравилась Мишке – спокойно оставляла дочь его заботам, когда ей нужно было куда-нибудь сходить.

Как же ему нравилось это маленькое создание! И эта малость его реально любила! Он это чувствовал. А как ему нравилось, когда она, время от времени, обнимала его за шею, прижимаясь головенкой с так приятно пахнувшими волосами к его щеке! Странно, наверное, но в ней была единственная полноценная радость в его жизни.

Он любил покой дней, когда мать работала. Если погода была не очень, можно было посидеть дома, где было тихо, спокойно, и была надежда, что, поскольку день будний, и вечер обойдётся без бухла. С матерью можно будет нормально пообщаться, и даже, возможно, ему перепадёт материнской ласки. Он был из тех, немногих, пацанов, которым нравится, когда их гладят по голове.

Мишке нравилось сидеть на стуле в эркере – создавалось впечатление, что он сидит как бы вне комнаты, как бы снаружи, но при этом и не на улице. Забавное, немного странное, ощущение.

Погода была пасмурной, хоть и без дождя. Май в этом году не особо радовал теплом, но все, довольно многочисленные, деревья уже «обросли» ярко-зелёной листвой, несколько скрыв облезлость стен домов, привнеся какую-никакую уютность в атмосферу райончика.

Мишка оторвал взгляд от журнала «Пентхаус», данного ему другом Петькой «ненадолго» (и надо сказать, «ракаряченные» ему совсем не понравились; что-то отталкивающее было в их развёрстых, как бы слоями, «самых-самых» складках), и посмотрел в окно. На улице, до которой было метров двадцать, он увидел стройную девушку, которая показалась ему не здешней. Не потому, что он знал всех девушек в округе, а потому что выглядела она как-то… ярче, что ли, окружающего. Или просто некоторая пасмурность давала такой эффект.

Первой мыслью у него было, что у этой девушки «там» не может быть как у баб в журнале. Он тут же себя раздражённо одёрнул: «Почем тебе знать?! И какая тебе разница?! Дурак!».

И тут он увидел, как из-за угла их дома вышла старая ведьма и не спеша пошла вслед за девушкой. Почему-то, Мишка был уверен, что она идёт именно вслед за девушкой. И это ему не понравилось.

Сунув журнал поглубже под диван, он быстро оделся и вышел на улицу.

Он пошёл в ту сторону, куда направлялись девушка и ведьма, но никак не мог их увидеть. Улица по ходу слегка заворачивала вправо, так что он решил, что они успели завернуть, скрывшись из его поля зрения.

Быстро пройдя перекрёсток (если свернуть налево – выйдешь к воротам больницы, где сегодня работала мать), он почти побежал дальше, но тут слева, из посадок рябин и зарослей кустарников, донеслись женские голоса.

Пробравшись сквозь кустарник, Мишка увидел, что ведьма, схватив девушку за горло, прижала её стволу дерева и душит, злобно шипя:

– Что, шалава, жить хочется, а трахаться хочется ещё больше?! Но это мною больше взято будет! В том числе, и за твой счёт!

На лице девушки был вылит предельный ужас.

– Пусти её, старая мразь! – выкрикнул Мишка, бросаясь в сторону старухи с намерением оттолкнуть её от девушки.

Старуха резко обернулась к нему, и мишкин порыв невольно осёкся. Он увидел глаза ведьмы. Это была жуть! Не киношный спецэффект, которым можно даже позабавиться. Это была реальность, и тем оно и было ужасающим.

Блестящее чёрное, где должны быть белки, и сверкающие тёмно-синие кругляшки вместо зрачков. А кривящиеся в презрительной усмешке губы приоткрывали ослепительно белые зубы, и казалось странным, что они не заостренны.

– А!!! алкашный выкидыш! – протянула она довольным тоном. – Не груби стааааршим, щенок! Старая, говоришь?! Да я любой молодухе фору дам! А уж по сравнению с твоей полумёртвой мамашей…! Да если бы твой пикун хоть немного мог вставать, я бы тебя насмерть засосала!

– Заткнись, сука! – зло выкрикнул Мишка и ринулся на старуху головой вперёд, намереваясь сбить её с ног.

Почти получилось. По крайней мере, ей пришлось отступить на несколько шагов, отпустив горло девушки. Но зато она схватила Мишку, крепко прижав его к себе, утопив его лицо между своих титек. Мишка вдруг обнаружил, что не может дышать. Вообще. Он чувствовал мягкое тело старухи, но не ощущал никакого запаха. Оно и понятно – чтобы ощущать запах, надо хоть немного вдыхать; а он просто не мог этого сделать, будто организм забыл, как это делается.

Внезапно раздался близкий к визгу крик девушки – она набросилась на старуху, ногтями правой руки царапая ей лицо, а левой вцепившись в мишкину куртку, пытаясь вырвать его из удушающих объятий. Почувствовав, что хватка старухи ослабла, Мишка вырвался, отвалил в сторону, и некоторое время стоял, привалившись к дереву, тяжело и коротко дыша и пытаясь вздохнуть поглубже.