Брайан Ламли - Из глубины

В 21:30 на аллее у дома остановились машины. Они подъехали тихо, словно катафалки, и их оказалось больше, чем раньше. Сквозь щель между шторами Кроу смотрел, как мрачные фигуры входят в дом. Некоторое время после этого до него доносилось еле слышное приглушенное бормотание и скрипы. Слух Титуса Кроу, затаившегося в кромешной тьме библиотеки, обострился так, что он мог различать самый слабый шепот. Чуть позже, когда ему показалось, что шум переместился под дом, он выключил свет в своем алькове и в абсолютной темноте уселся на стул. И ночь вокруг него стала сгущаться, пока не начала давить на его голову и плечи, точно свинцовая плита.

Текли минуты, и вскоре Кроу обнаружил, что его рука вновь и вновь возвращается к карману, в котором покоился тяжелый пистолет. Время от времени Кроу был вынужден унимать нервную дрожь рук и ног. Где-то вдали большие часы пробили одиннадцать, и сигналом Кроу послужил первый шепот тихих песнопений, доносившихся откуда-то снизу. У него на лбу тут же выступил холодный пот, который он вытер носовым платком.

Ритуал Червя начался!

Кроу яростно пытался взять себя в руки... Он знал, что ему предстоит! Он ругал себя последними словами... А минуты шли, и дьявольское песнопение набирало ритм, становилось все громче. Кроу встал, потом снова сел, промокнул ледяной лоб, прикоснулся к своему револьверу... и вздрогнул — часы неожиданно пробили половину двенадцатого.

Вмиг дом наполнился ледяным воздухом, температура упала до нуля! Кроу вдохнул черный морозный воздух и почувствовал, как стынет кровь в венах. Он вдохнул резко пахнущие испарения — ни с чем нельзя спутать вонь горящей белены и опиума. Песнопения из подвала неистово взвились, пульсируя и отдаваясь эхом, как бывает в огромных соборах.

Время близилось к полуночи, но Кроу больше не осмеливался взглянуть на часы.

Вдруг его ужас прошел; он снова владел собой. Устало вздохнув, Кроу заставил себя расслабиться, зная, что если не сделает этого, эмоциональное истощение очень скоро выпьет из него все силы. Вне всякого сомнения, время... уже наступило!

Песнопение сказало ему об этом. Оно усиливалось, а потом снова затихало и набирало новый ритм. Теперь Кроу услышал свое имя, произнесенное в ночи, в полном соответствии со словами Карстерза о том, что он его услышит.

Резко выпрямившись на стуле, Кроу увидел, как стеллаж бесшумно отъехал в сторону, увидел силуэт Карстерза в слабо освещенном портале, просторную рясу, подпоясанную на его худой талии. Высокий и тощий, еще более похожий на труп, чем обычно, оккультист поманил секретаря:

— Пойдемте, Титус Кроу. Час уже близок. Поднимитесь и идите со мной, и постигните великие и ужасные мистерии Червя!

Кроу поднялся и последовал за ним по спиральной лестнице, сквозь висящую в воздухе вонь белены и опиума, в залитый мрачным светом подвал. В четырех его углах стояли жаровни, металлические поддоны раскалились докрасна и испускали дымки сгоревших благовоний, трав и опиатов, а вокруг центрального места замерло двенадцать фигур в рясах с капюшонами. Все они склонили головы к нарисованным пересекающимся кругам. Их было двенадцать, вместе с Карстерзом тринадцать — полный шабаш.

Карстерз ввел Кроу в кольцо своих помощников и указал на круг с белым восходящим узлом.

— Встаньте здесь, Титус Кроу, — велел он. — И не бойтесь.

Сделав так, как ему было приказано, Кроу порадовался, что мерцающее освещение подвала и насыщенная испарениями атмосфера делала лица красными и подвижными, а его дрожь — почти незаметной. Он стоял в круге, его ноги покоились на устье восходящего узла, тогда как Карстерз занял место в примыкающем круге. Между ними, на пятачке, где круги пересекались, песок тонкой струйкой перетекал из одного почти пустого стеклянного шара огромных песочных часов в другой, который был уже почти полон.

Глядя на часы и видя, что песок уже почти кончился, Карстерз отбросил назад полы своей рясы и приказал:

— Смотри же на меня, Титус Кроу, и внимай Мудрости Червя!

Взгляд Кроу был прикован к глазам оккультиста.

Пение помощников Карстерза снова стало громче, но их многочисленные голоса больше не выводили его имя. Теперь они взывали к самому Пожирателю Людей, отвратительному повелителю этого ритуала:

— Вамас, Вормиус, Верми, ЧЕРВЬ! Вамас, Вормиус, Верми, ЧЕРВЬ! Вамас, Вормиус, Верми...

И тонкая струйка песка в часах иссякла!

— Червь!— закричал Карстерз, тогда как остальные замолкли. — Червь, повелеваю тебе — выходи!

Не в состоянии, не осмеливаясь отвести глаз от колдуна, Кроу оскалился в гримасе абсолютного ужаса перед перемещением, которое начало осуществляться. Несмотря на то, что тело Карстерза дергалось в чудовищной агонии, а его глаза вылезли из орбит, как будто на него плеснули расплавленным металлом, его раскрытый рот разразился оглушительным лающим смехом.

И изо рта, из ушей, ноздрей, даже из волос на его голове появилась шевелящаяся розовая волна личинок, могильных червей, которые извергались из всех его отверстий, а Карстерз корчился и дергался в адском экстазе!

— Время пришло, Титус Кроу! — закричал колдун, продолжая изрыгать червей. — Бери меня за руку!

И он протянул дрожащую руку Кроу.

— Нет, — возразил Титус Кроу. — Я не сделаю этого!

Карстерз булькнул, задохнулся, воскликнул:

— Что! — его ряса шевелилась, вздымаемая полчищем ползущих червей. — Дай мне руку, я приказываю тебе!

— Делай что хочешь, колдун, — выкрикнул Кроу сквозь стиснутые зубы.

— Но... я знаю твое число! Ты должен повиноваться!

— Это не мое число, колдун, — вновь возразил ему Кроу, качая головой. Круг помощников колдуна начал распадаться, сдавленные крики ужаса наполнили подвал.

— Ты солгал! — прохрипел Карстерз, на глазах съеживаясь. — Ты смошенничал! Но это неважно... — Он указательным пальцем начертил в воздухе какой-то знак. — Червь твой. Я повелеваю тебе, возьми его!

Он указывал на Кроу, и орда могильных червей на его ногах волной покатилась по полу и отпрянула от круга Кроу, будто он стоял в огненном кольце.

— Вперед! — взвыл Карстерз, обваливаясь внутрь себя, бешено вращая головой, покрываясь пятнами разложения. — Кто ты? Что ты знаешь? Я повелеваю тобой!

— Я знаю многие вещи, — проворчал Кроу. — Черви не хотят меня, они не осмеливаются прикоснуться ко мне. И я скажу, почему: я родился не в 1912 году, а в 1916 — 2 декабря 1916 года. Ваш ритуал основан на неверной дате, мистер Карстерз!

2 декабря 1916 года!

Кучка колеблющихся помощников издала единогласный вздох изумления.