Дуглас Престон - Штурвал тьмы

— Совершенно очевидно, что вам пригодилась бы некоторая помощь в этом деле, мистер Хентофф. Буду рад ее предоставить.

— В обмен на нашу помощь в вашей маленькой проблеме? — саркастически спросил Виктор.

— Вот именно.

Снова нависла напряженная тишина. Наконец управляющий казино вздохнул:

— О Господи! Что конкретно вам нужно?

— У меня большая вера в возможности мистера Майлза. У него есть доступ ко всем пассажирским досье. Его работа состоит в том, чтобы общаться, задавать вопросы, выпытывать информацию. Его должность идеальна для содействия. Пожалуйста, не волнуйтесь, Роджер, что обеспокоите пассажиров, — меня интересует только небольшая группа. Я бы хотел знать, к примеру, не оставлял ли кто-либо из этой группы предметы на хранение в центральном судовом сейфе, не находятся ли их каюты под грифом «Недоступно для обслуживающего персонала»… такого рода вещи. — Потом он повернулся к Хентоффу: — И мне может понадобиться также ваша помошь.

— В чем?

— В… дайте подумать… как это называется… чтобы смазать шестеренки.

Хентофф перевел взгляд с Пендергаста на Майлза.

— Я подумаю, — пробормотал директор-распорядитель.

— Для вашей же собственной пользы, — весомо закончил Пендергаст. — Надеюсь, это не займет у вас слишком много времени. Полегчать на двести тысяч меньше чем за пять часов — довольно скверная тенденция. — Детектив с улыбкой поклонился и выскользнул из операторской, не сказав больше ни слова.

Глава 14

Констанс потихоньку брела вдоль шестой палубы, словно плывя по течению. Здесь проходила широкая главная пассажирская магистраль лайнера, известная под названием Сент-Джеймс-стрит, с дорогими и эксклюзивными магазинами. Несмотря на поздний час — почти половина первого ночи, — не было никаких признаков, что жизнь на «Британии» замирает. Нарядно одетые пары прогуливались, глазея в витрины и негромко беседуя о том о сем. Коридоры уставили вазами со свежими цветами, фоном для разговоров и смеха служило мурлыканье струнного квартета. Пахло сиренью, лавандой и еще шампанским.

Констанс медленно шагала все дальше, мимо винного бара, ювелирного магазина и художественной галереи, в которой за астрономические суммы продавались собственноручно подписанные авторами репродукции Миро, Клее и Дали. В дверях старуха в инвалидной коляске распекала молодую белокурую женщину, которая катила ее кресло. Что-то в облике блондинки заставило Констанс задержать на ней взгляд. Потупленный взор и отрешенное выражение лица с оттенком затаенной печали могли бы быть ее собственными.

За торговой аркадой Сент-Джеймс находились богато украшенные двойные двери, открывающиеся в Гранд-атриум — обширное восьмиэтажное пространство в самом сердце судна. Констанс подошла к перилам атриума, бросила взгляд сначала вверх, потом вниз. Взору предстал впечатляющий вид на расположенные террасами балконы, сверкающие люстры и открытые лифты из витражного стекла и хрусталя. Внизу, в ресторане «Королевский герб», на второй палубе, люди сидели группами вокруг расположенных вдоль стен банкеток, обтянутых красной кожей, закусывая экзотическими морепродуктами и турнедос[23] из говядины. Тут и там сновали официанты и сомелье; один устанавливал на стол блюдо, полное деликатесов, другой обходительно склонялся над обедающим клиентом, чтобы лучше расслышать его просьбу. На ярусах балконов на третьей и четвертой палубах, также выходивших в атриум, располагались дополнительные столики. Звон столового серебра, отголоски бесед, приливы и отливы музыки — все это доносилось до слуха Констанс.

Здесь стояла оранжерейная атмосфера роскоши и особых привилегий, что неудивительно на громадном плавучем городе-дворце, величайшем из всех, что когда-либо видел мир. Но весь этот блеск оставлял девушку абсолютно равнодушной. По правде сказать, ей виделось что-то отталкивающее в этой отчаянной погоне за удовольствиями. Как отличалась эта лихорадочная, исступленная активность, это безудержное вульгарное потребление и неуемное пристрастие к мирским благам от ее жизни в монастыре! Как тянуло вернуться туда!

«Будь в миру, но не частью мира».

Отойдя от перил, она направилась к ближайшим лифтам и поднялась на двенадцатую палубу. Этот уровень почти полностью занимали пассажирские каюты. При том что и тут все воплощало утонченную роскошь — с толстыми восточными коврами и пейзажами маслом в золоченых рамах, — здешняя атмосфера казалась гораздо более умиротворяющей. Констанс двинулась по коридору, который впереди под прямым углом поворачивал влево. Прямо по курсу находился и их с Пендергастом номер люкс, называемый «тюдоровские покои», расположенный в носовой части теплохода. Грин потянулась в сумочку за карточкой-ключом и вдруг застыла.

Дверь в каюту оказалась приоткрытой.

Тотчас сердце неистово забилось, точно девушка ожидала чего-то подобного. Ее опекун никогда не поступил бы так беспечно — в каюте находился чужой. Не может быть, чтобы тот! Нет, не может быть. Она сама видела его смерть. Разумом Констанс понимала, что ее страхи иррациональны, тем не менее не могла унять внезапное сердцебиение.

Из сумочки она достала небольшую продолговатую коробочку, открыла и вынула из плюшевого гнезда поблескивающий скальпель. Тот скальпель, что дал ей он.

Выставив перед собой лезвие, Констанс медленно шагнула в каюту. Главная гостиная овальной формы оканчивалась большим, в два этажа, окном из толстого стекла, выходящим на темный океан далеко внизу. Одна дверь, слева, вела в большую гардеробную, другая, справа, открывалась в ту комнату, что они с Алоизом приспособили под кабинет. Гостиную освещал неяркий свет лампы, автоматически включающейся при открывании дверей. За окном лунный свет прочертил по живому океану мерцающую дорожку, обсыпав бриллиантовыми звездами кильватерную струю. В полумраке проступали диван, два кресла с подлокотниками, обеденная зона, кабинетный рояль-миньон. Две одинаковые лестницы, изгибаясь, расходились по стенам налево и направо: левая вела в спальню Пендергаста, правая — в ее собственную. Сделав еще один беззвучный шаг вперед, Констанс вытянула шею и постаралась заглянуть наверх.

Дверь ее комнаты была приоткрыта. Из-под нее струился бледно-желтый свет.

Констанс сильнее стиснула в руке скальпель, затем — медленно и абсолютно бесшумно — пересекла комнату и начала подниматься по ступеням.

В течение вечера волнение на море постоянно усиливалось. Размеренная качка судна, недавно едва ошутимая, становилась все более явной. Откуда-то сверху и спереди донесся длинный скорбный гудок корабельной сирены. Скользя рукой вдоль перил, Констанс медленно и осторожно поднималась по лестнице.