Майкл Грубер - Тропик ночи

— Погляди-ка, Клетис, вот на это.

«Это» находилось на виду, прислоненное к пачке эротических и автомобильных журналов на столике у стены. Барлоу выпятил губы, но ничего не сказал. Джимми достал из кармана пакет для улик, положил в него обнаруженный предмет и усмехнулся.

Они записали имя девушки, прежде чем она ушла. Юганс пробрался в кухню, одетый в засаленные бермуды и красную майку. Взял со стола бутылку солодовой настойки, встряхнул, отпил почти половину, рыгнул и заговорил:

— Ну, парни, нашли вы время ворваться в мой дом! Эта маленькая шлюшка полировала мой кол, твердый, как трехдолларовый башмак, м-м-м! Черт, я уже был совсем готов облегчить яйца… — Он уныло потер промежность. — Вы насчет Диндры, верно? Я слышал, что ее убили. Чего ради она жила в этом вонючем доме? Сколько раз я ее просил переехать ко мне, но она была самой упрямой сукой на свете и насчет этого, и насчет всего вообще.

— Когда вы ее видели в последний раз? — спросил Барлоу.

Юганс поскреб голову.

— Что у нас нынче, понедельник? Значит, в субботу вечером.

— С ней было все в порядке, когда вы уходили?

— В порядке, тараторила не умолкая, как всегда. Рта не закрывала. Я вам расскажу, потому что вы, ясное дело, уже слышали от соседей, что мы поссорились и здорово орали друг на друга.

— Из-за чего вышла ссора?

— Из-за этого несчастного засранца, с которым она связалась. Хей, у меня самого никаких проблем с мамашей Африкой, да-да-де-да, у меня много разных штучек, вы же видели на стенах, маски и все такое, но она позволила этому типу с его амулетом против зла вертеться возле себя… — Тремя большими глотками он допил содержимое бутылки. — Ладно, я первым делом не хотел, чтобы он ее обхаживал. Мужчина я или нет? Второе: этот ниггер задурил ей голову, вы понимаете, что я имею в виду? Не смей есть это, не смей пить то, брось курить, принимай эту траву и эту траву. Он даже говорил ей, когда она может трахаться. Засранец! Я ей сказал: знаешь, детка, смотри на вещи прямо. Я ей сказал, что не желаю, чтобы она с ним встречалась, а она плевала на это. Заявила, что он великий человек, да-де-да-да. Потому что он назвал ей номер, который выиграл, и она скупила чуть не целый магазин. Как будто я ей никогда ничего не давал. Она говорила, будто он может помочь ее ребенку стать сильным, наболтала кучу африканских слов… Короче, я бросил это дело, понятно? Глупая сучка!

— Вы, случайно, не наподдали ей? — спросил Паз.

— Шлепнул пару раз, перед тем как слинять оттуда. Не сильно. И еще выкинул к чертям за окно какой-то хлам ее засранца.

Копы переглянулись, и Паз спросил:

— Вот как? И что именно?

— Какую-то вонючую статую, маленькую корзинку с травой и еще цепь, к которой подвешены большие орехи. По правде говоря, я был пьяный, и мне больше всего хотелось ухватить за задницу этого великого Уандинго.

— Это имя того парня? — спросил Барлоу.

— Нет, оно какое-то другое, вроде Мепетене, я не старался запомнить, мне его имя ни к чему.

— Вы его когда-нибудь видели?

— Если бы я его увидел, ему потом понадобилось бы другое лицо. Нет, не видел, но пытался увидеть. Она как-то сказала, что он зайдет к ней вечером, это было пару недель назад. Я его подкарауливал на улице часов пять или шесть, но он не появился. Дня через два после этого она уверяла меня, будто он приходил. Неужели этот козел влетел в окно? В эту берлогу ведут всего две лестницы, и я следил за обеими. Она начинает вешать мне лапшу на уши, брешет, будто он может проходить сквозь стены. Мне очень жаль, что эта сучка умерла, но если вы лезете быку под ноги, вы попадаете ему на рога.

— Сэр, таким образом, вы пытаетесь довести до нашего сведения, что, по вашему мнению, мисс Уоллес убил этот человек? — спросил Барлоу.

— Черт побери, а кто же еще мог бы совершить такое?!

— Какое именно, мистер Юганс? — спросил Паз.

— Но вы же знаете, ее располосовали сверху донизу!

— А откуда вам это известно, сэр?

— Да ее братец позвонил мне и рассказал. Еще и обзывал меня по-всякому, еще один козел! Обвинял меня в этом. Меня! Дерьмо!

— Итак, скажите, где вы были, скажем, между одиннадцатью часами вечера в субботу и двумя часами ночи в воскресенье? — задал вопрос Барлоу.

— В постели, — последовал ответ, — но, вопреки обыкновению, один.

После этого они все вместе отправились в даунтаун, и сердце у Паза пело «тра-ля-ля», потому что для того были вполне серьезные основания.

И вот Юганс перед ним в маленькой комнатке; Барлоу молча взирал на происходящее, и Паз разошелся вовсю. Ты кусок дерьма, Юганс, ты был пьян. Ты вышел из себя. Ты дрался. Ты сам признал это. А потом дело зашло слишком далеко — ты убил ее и здорово испугался. И начал думать, как спасти свою шкуру. Ты ее располосовал, чтобы это выглядело так, будто ее убил маньяк. Не ты, а тот самый тип с амулетами и прочим. А как насчет вот этого?

Паз сунул Югансу под нос то, что нашел у него в доме. Фотографию в рамке под стеклом, на ней Юганс и еще не беременная Диндра Уоллес в их счастливые времена. Стекло сплошь покрыто мелкими коричневыми пятнышками.

— Ты взял это из квартиры после того, как убил ее. Ты не хотел, чтобы кто-нибудь вспомнил о тебе, верно? Это кровь, Юганс. Ее кровь. Она брызнула на снимок, когда ты полосовал женщину. Ублюдок!

Перегнувшись через стол, он выкрикивал все это Югансу в лицо, забрав в кулак перед его рубашки и тряся мужика изо всех сил. Потом он позволил Барлоу оттащить себя от Юганса и выпроводить, как положено по уставу, из комнаты для допросов — с соответствующими комментариями.

Паз выпил чашку кофе и вернулся к тому месту, где находилось узкое окошко, позволяющее незаметно заглядывать в комнату для допросов. Подцепив ногой стул, Джимми уселся и стал наблюдать за работой Барлоу. Клетис был бесспорно лучшим копом в управлении и особенно эффективно работал с испанцами и чернокожими. Видимо, они были благодарны судьбе за то, что мужчина с наружностью и голосом столь внушительными держится с ними спокойно и доброжелательно, как социальный работник. Паз просто наблюдал за движениями, не включая прослушивание. Это было менее напряженно и позволяло сосредоточиться на языке жестов. Он не видел лица Барлоу, а только его согнутую над столом спину. Зато он видел, как менялось лицо Юганса. Сначала разгневанное, со сдвинутыми бровями и широко раскрытым в крике ртом, потом смущенное, с широко открытыми глазами и опущенными уголками вялых губ, потом наступил коллапс — слезы на глазах, печальная усмешка, руки подняты жестом отчаяния и стыда, голова опущена. Паз взглянул на свои часы: чуть меньше сорока минут, неплохое время.