Александр Матюхин - Хэллоуин (сборник)

– Подожди! – Я выставляю вперед руку, и ее отрывает резкой волной воздуха. Она улетает в сторону. В лицо хлестнуло кровью из плеча. Удар – и что-то липкое выдралось из живота, сделав мое тело как никогда в жизни легким. А потом болевой шок взрывается и оглушает. Как граната.

– Конец…

Грудная клетка с треском разошлась, сердце лопнуло, а мозг, медленно затухая, затрясся, агонизируя во вскрытой черепной коробке.

– Теперь хорошо, – сказала Саша, наклонившись надо мной. Лизнула чупа-чупс в левой руке, сунула его за щеку и, повернувшись спиной, пошла себе дальше по шоссе.

Мои глаза заливает тьма: постепенно разбухая, она вытесняет зрение и окружающий мир.

Картинка, которую последней запечатлевает угасающее сознание, – дряхлый ЛИАЗ в воротах кладбища. Мертвецы, сидя в автобусе, улыбаются, машут руками, приветствуют друзей и близких, которые ожидают их на порогах распахнутых могил.

– Ну как, повеселились?

– А как же! Как всегда.

Но Саша не с ними. Она идет по шоссе совсем в другую сторону. Идет, задумчиво сосет леденец и что-то счастливо мурлычет себе под нос.

Автомобили, не снижая скорости, мчатся сквозь нее, не причиняя девчонке никаких неприятностей.

– Шла Саша по шоссе… Шласс сссаша по шоссе, – поет ветер, и где-то вдалеке, фырча, ему подпевает мотор старого ЛИАЗа. Он готовится ехать по новому маршруту.

Маршруту выходного дня.

Борис Левандовский

Сгоревший

Телефонный звонок раздался, когда Жанна вернулась из вынужденного турне по магазинам, – не самое приятное занятие в слякоть, но последние запасы кончились еще вчера. Она отнесла пакеты в кухню, там же пристроила сушиться мокрый плащ и лишь затем, пройдя в комнату, сняла трубку. Телефон успел дважды умолкнуть и начать звонить снова.

В последнее время ей звонили нечасто, и то больше ошибались номером. А сейчас, скорее всего, с ней пытались связаться из рекрутингового агентства – ничего, никуда она от них не денется.

– Алло?

– Наконец-то, – женским тембром ответила трубка. – Ты уже дома?

Глупый вопрос.

«Нет, в дом забрался вор и говорит моим голосом».

– Кто это?

– Ах ты маленькая склеротичная сучонка…

– Марта?! – воскликнула Жанна, едва сдержавшись, чтобы не разрыдаться в трубку. Ну конечно, это в манере Марты – названивать, словно она погорелец, впопыхах забытый спасательной командой на крыше пылающего дома. – Когда ты вернулась?

– Час назад. И сразу вспомнила о своей лучшей коллежанке. Знаешь, о ком это я?

– Догадываюсь, – сказала Жанна, видя расплывшуюся, будто через стенку аквариума, комнату. – Молодец, что сразу позвонила.

– Ну? – многозначительно произнесла Марта.

– Ты о чем?

– Не о чем, а о ком – как его зовут?

– Никак.

– То есть, – протянула Марта, – хочешь сказать, что ты по-прежнему одна?

– И что тут странного? Или, может, на меня это непохоже?

– Откуда мне знать, за полгода многое меняется.

– Ты надолго? – спросила Жанна, переводя стрелку разговора на другие рельсы.

– Недели на две, может быть, на три. Пока Роберта не направят в новый филиал. А все это время я намерена провести во Львове, так что времени у нас будет навалом… Господи, ты даже не представляешь, как я рада тебя снова услышать, так близко.

– Тогда приезжай как можно скорее.

Марта долго молчала, как бы взвешивая их короткий разговор и прокручивая в уме фразу за фразой. Затем сказала:

– Выкладывай, что случилось?

Что она могла ответить?

Кошмар вернулся в ее жизнь после трех лет забвения и надежды, что все давно позади – надежно заперто в прошлом, разложилось на безопасные частицы, как и следует погребенному мертвецу. Вернулся целиком и внезапно, будто никуда не исчезал, а годы относительного спокойствия были всего лишь обманчивым сном.

Она точно помнила мгновение, когда этот погребенный труп вновь обрел плоть. Одиннадцатого сентября – день, когда в Нью-Йорке падали небоскребы Всемирного торгового центра, а Усама бен Ладен, усмехаясь в бороду, объявил войну всему миру. Придя с работы, она включила телевизор и увидела, как в набитое людьми огромное здание врезается пассажирский авиалайнер…

Несколько минут она в шоке следила за происходящим на экране (тем временем соседнее здание протаранил второй самолет), не понимая, то ли это какой-то жуткий розыгрыш, то ли правда, которую отказывался принимать рассудок. И вдруг голос диктора ушел куда-то на задний план, и вместо огромных клубов черного дыма над Манхэттеном, словно попавших в хронику из фильма о вторжении инопланетян, и мечущихся в панике людей… она увидела лицо Анджея, кричащее ей из горящей машины.

С той ночи это лицо вновь стало преследовать ее в кошмарных снах, от которых, как ей еще недавно казалось, она избавилась навсегда, – каждую ночь в течение последних восьми недель. Днем оно выжидало в темной глубине, чтобы тут же проявиться, как фотоснимок на бумаге, стоило ей только закрыть глаза или оказаться в плохо освещенном месте. Оно преследовало ее повсюду.

Но она не могла и не желала говорить об этом по телефону, потому что наверняка разревелась бы, даже не начав, а если бы и смогла… слова, доносящиеся из телефонной трубки, звучат так натянуто и глупо – невозможно донести до другого то, что творится у тебя внутри, то, что не может увидеть никто посторонний, даже если это твоя лучшая подруга.

– Приезжай.

После разговора с Мартой хватка невидимых тисков чуть ослабла, но по горькому опыту Жанна знала, что это ненадолго – к ночи они вновь, гораздо сильнее, чем днем, сдавят ее в вязких объятиях.

В десять вечера она приняла сразу три дозы снотворного, чтобы избавить себя от сновидений хотя бы на несколько часов, и отогнала мысль, что, возможно, уже в следующий раз этого количества ее организму, быстро привыкающему к маленьким добрым пилюлям, окажется недостаточно.

…Их машина неслась по проселочной дороге, подскакивая на ухабах и ревя мотором – глушитель отвалился и остался лежать поперек колеи, – но Анджея это только раззадорило. Он по-идиотски хихикал, вдавливая акселератор до предела и оглядываясь на нее с пьяным злорадством. Жанна проклинала себя за то, что опять позволила ему приложиться к бутылке перед возвращением в город.

Ничего особенного не произошло – всего лишь мелкая ссора. Но дополнительные градусы одержали верх над здравым рассудком, и Анджея понесло. Теперь он хотел одного: напугать ее до смерти.