Дэн Симмонс - Зимние призраки

А вот Дуэйн никогда не ходил с ними на раскопки. Дейл поначалу думал, что толстому парнишке просто лень копать, но после убедился, что на самом деле Дуэйн работал на ферме больше любого городского мальчишки. И вот как-то летом Дейл спросил, почему Дуэйн не ходит вместе с ними на поиски пещеры бутлегеров.

– А вы не там ищете, – ответил приятель.

Дейл в тот день прикатил на ферму Дуэйна в одиночестве – Лоренс лежал в постели с простудой, – и Старик велел Дейлу лезть на верхний, нагретый солнцем ярус амбара, где Дуэйн занимался тем, что чертил на стене знаки, сильно смахивающие на египетские иероглифы. Оказалось, что это и правда египетские иероглифы, Дуэйн решил поклоняться какому-то египетскому богу или богине – тогда Дейл совершенно этим не заинтересовался – и устроил под потолком амбара богатейший алтарь с черепами птиц и животных. Дейла волновали только поиски пещеры бутлегеров.

– Что ты имеешь в виду? Почему это мы ищем не там?

– И не то, что есть на самом деле – продолжал Дуэйн, обводя белой краской цепочку иероглифов, изображавших неведомых птиц, волны и странные глазки.

– Что ты имеешь в виду?

– У бутлегеров не было никакой пещеры. Они жили на одной из ферм и прокопали оттуда подземный ход. И этот подземный ход не очень длинный.

– А ты откуда знаешь? – спросил Дейл.

– Они жили на нашей ферме, – пояснил Дуэйн.

– И ты видел подземный ход?

– Я туда не ходил.

– И где же нам тогда копать?

– Да не надо вам копать. Ход начинается прямо в подвале «Веселого уголка».

– А там есть их автомобили и все остальное? А покойники?

Дуэйн засмеялся и почесал нос кисточкой.

– Вряд ли. Там все больше крысы и дерьмо. Сомневаюсь, что гангстеры сумели бы выкопать хороший подземный ход. Он должен проходить как раз там, где когда-то стоял старый сортир.

Дейл сморщил нос.

– Тогда это никакая не пещера бутлегеров. Настоящая пещера огромная, в ней машины и полно всякого добра и виски. Мы совершенно уверены, что она за ручьем на ферме дяди Генри и тети Лины.

Дуэйн пожал плечами, и на этом разговор закончился. Дейл никогда больше не расспрашивал друга о пещере.

И вот теперь, сорок лет спустя, Дейл заснул, улыбаясь пришедшему воспоминанию. Он не слышал царапанья, которое теперь вместо воя доносилось из темноты, царившей за печью, – оттуда, где находился угольный бункер.

Глава 10

Следующие три недели ноября Дейл наслаждался жизнью на ферме. Это была короткая передышка перед началом кошмара.

Оказалось, что все отрицательные моменты его местопребывания и ситуации в целом так или иначе оборачиваются для него в положительную сторону. Паршивая погода – было еще два теплых осенних денька, а потом снова набежали серые тучи и пошел снег – не выпускала его из дому, заставляя все глубже погружаться в себя тем непостижимым образом, который так важен для писателя. И превыше всего была работа, ради которой он и отправился в свой «творческий отпуск». Дейл пользовался моими записными книжками, чтобы уловить ощущения себя одиннадцатилетнего – в Элм-Хейвене, в лето шестидесятого. До приезда сюда он так и не сформулировал для себя самого цель, с какой пишет книгу о том лете, даже когда наконец ясно вспомнил все события, но старался сделать это с самого момента приезда в «Веселый уголок».

Поначалу отсутствие связи с внешним миром – телефона, Интернета, телевидения, – доводило его чуть ли не до головокружения. Несмотря на то что Дейл был прежде всего писателем и ученым, он привык находиться в гуще жизни. Но по мере того как дни складывались в недели, спокойствие, особенно умственное, душевное, обусловленное отсутствием электронной почты и телефонных звонков, сделалось сначала приятным дополнением к работе, а затем переросло в необходимость. Время от времени он порывался позвонить в Оук-Хилл, в Элм-Хейвен, своему агенту, дочерям, но не ощущал необходимости в этих звонках и вскоре вообще перестал думать об этом.

Дейл отыскал в Элм-Хейвене газетный киоск и покупал там «Пеория джорнал стар» – якобы ради политических новостей, хотя это была местная газета и редко какая новость действительно вызывала у него интерес. Гораздо чаще, особенно после нескольких часов работы, он спускался в подвал, где я когда-то ночевал, и включал какой-нибудь из приемников, а потом ложился на мою кровать и слушал джазовые передачи из далекого Сент-Луиса, как я слушал когда-то жаркими летними ночами трансляции матчей между «Кардиналами» и «Щенками», когда голоса, проносясь в наэлектризованной атмосфере ионосферы Земли, становились то громче, то тише, порождая смутное ощущение расстояния и пространства.

Но больше всего Дейл Стюарт радовался своей изоляции. Необычность дома, таинственный свет на заколоченном втором этаже, стычки со скинхедами и бывшим городским хулиганом скорее развлекали его, чем наводили на мрачные размышления. Эти события придавали всему привкус необычности, не неся при этом грубого запаха настоящей опасности. И это способствовало его погружению в себя и обретению уверенности в будущем успехе.

Он начал выходить на прогулки. После десятилетий, прожитых на американском Западе, где все проявления природы представляют собой грандиозные зрелища, Дейл получал огромное удовольствие, обнаружив какой-нибудь скромный вид, открывающийся с невысокого холма в четверти мили от амбара, – долину, где сорок лет назад я похоронил свою собаку, Виттгенштейна, хотя Дейл понятия об этом не имел, – или уголок в лесочке Джонсонов, куда он попадал, прошагав еще три четверти мили на юг по замерзшему ручью. Серые небеса и плоский ландшафт скрадывали масштаб местной природы, делали ее ближе, понятнее, обозримее, и вскоре Дейл начал выходить на прогулки каждый день – на час или на два, в любую погоду. Иногда, шагая по гребню холма обратно к ферме или срезая путь через промерзшие поля, Дейл даже не видел дома, пока до него не оставалось всего лишь несколько метров. Первым из снега и мглы выдвигался амбар, затем поднимался на железной решетке заржавленный овал цистерны с бензином, а уже потом в неярком свете вырисовывалась умытая непогодой белая коробка дома.

Он готовил себе ленч: обычно суп, французский батон и кусок сыра, – а затем возвращался в кабинет моего Старика, к столу с выдвижной крышкой, к книжным полкам, к кушетке и тусклому свету. Там он работал, еще несколько часов набирал текст на компьютере, часто распечатывал написанное за день на компактном лазерном принтере, который привез с собой, редактировал, чтобы вечером или следующим утром внести исправления в файл на жестком диске. Затем наступало время обеда – обычно это было что-нибудь посущественнее супа и хлеба, – а после он еще часа два писал, прежде чем посвятить вечер чтению или же отправиться в подвал слушать джаз по неуклюжему на вид, но отличному консольному приемнику.