Дитя среди чужих - Филип Фракасси
«Вот только эта хрень не пиво собралась открывать»,– подумал Ричи, медленно спускаясь с крыльца, птицы враждебно каркали и освобождали ему путь. Существо провожало его своими золотистыми глазами, но в остальном оставалось неподвижным, остановившись в десяти футах. Ему было достаточно просто смотреть.
«Нет-нет-нет,– подумал Ричи, начиная шаркать вдоль фасада, готовясь скрыться за углом, если эта штука только даст ему такую возможность.– Нет, эта тварь хочет откупорить меня». Истерика клокотала в глубине его сознания, ведь какая-то часть понимала, что это правда. Знала, что он вот-вот умрет.
НЕТ! НЕТ! НЕТ!
Давно забытая часть разума Ричи бунтовала, та часть, которая, казалось, давным-давно потонула в тумане метамфетамина. Часть, которая все еще несла в себе желание выжить. Она закричала, и этот давно забытый крик придал Ричи сил, о существовании которых он и не подозревал.
«ЖИВИ! – визжал этот голос.– ВЫЖИВАЙ!»
Ричи бросил взгляд направо и увидел угол дома на расстоянии плевка.
– Не подходи! – крикнул он, а затем изо всех сил побежал.
Ричи завернул за угол, как хулиган, который вырвал сумочку у старушки, за которым гнались полицейские. Все вокруг него заполонилось хлопаньем крыльев и криками черных птиц, и он ослеп. Пальцы босой раненой ноги с хрустом врезались в шершавый бетонный выступ. Застрявший ноготь на ноге оторвался, а кость на большом пальце сломалась. Ричи вскрикнул и рухнул на землю, как ему показалось, уже в сотый раз за эту ночь.
Обливаясь потом и тяжело дыша, с бешено колотящимся сердцем, он сел и схватился за поврежденную ногу, умоляя о минутной передышке, потому что не знал, сможет ли продолжать.
Две вещи заставили его снова двигаться. Первая – наклонная двойная дверь подвала, возвышавшаяся на фут над землей, о которую он споткнулся, когда убегал. А вторая, гораздо более тревожная – скорость, с которой существо двигалось к нему по выбеленному луной, заросшему сорняками лугу. Птицы, почувствовав конец, все как одна поднялись в воздух, заслоняя лунный свет, открывая существу свободный путь к бедному, побитому Ричи.
«Так оно правда надо мной издевается»,– рассеянно подумал он, осознав это до конца, как только увидел истинную грацию и силу гибкого существа; оно ведь с легкостью могло настигнуть его в любой момент.
– Пожалуйста,– раздраженно закричал он; казалось, каждая часть его тела была сломана или окровавлена. Он подумывал сдаться, но его отравленные наркотиками органы взбунтовались от последнего выброса адреналина.
– Иди на хер! – всхлипнул он (получилось «Дь ах!») и в ужасе пополз в подвал.
Рывком распахнул одну дверь, увидел лишь темноту и без колебаний бросился в нее всем телом, захлопывая дверь за собой, а само тело, словно сломанная кукла, скатилось по нескольким каменным ступенькам и упало внизу кучей. Холодная грязь прилипла к лицу, и пока он бормотал сдавленные молитвы, попала на губы и язык.
Ричи не слышал, как за его спиной открылись двери подвала, но это было не важно. Он потащился вперед, обернувшись лишь один раз.
Существо над ним было черным на фоне синей ночи, широкий серебряный глаз луны наблюдал из-за плеча, как оно спускается. Ричи пополз на локтях, добравшись только до ближайшей стены, где принял сидячее положение, прислонившись спиной к потрескавшемуся грубому бетону. Его влажное дыхание участилось, а желтые глаза становились все ближе.
Он не умолял. Он просто хотел, чтобы все поскорее закончилось.
Тварь присела у его ног. С затененного лица донесся слюнявый, чирикающий звук. Она заползла ему на ноги, и Ричи даже хватило сил осознать, насколько она была тяжелой для чего-то такого тощего. Длинная черная конечность вылезла из-за двух подвижных пластин и согнулась под острым углом.
Без предупреждения эта конечность быстро и резко опустилась вниз.
Левая коленная чашечка Ричи раздробилась.
Он закричал, и существо снова подняло и опустило согнутую конечность, разбив кость другого колена с треском, который, казалось, заполнил темное земляное помещение, как фейерверк. Ричи мог бы потерять сознание от боли, если бы мет, бьющий в сердце и мозг, не заставлял его бодрствовать и проживать каждый ужасный, мучительный момент. Тварь заползла к нему на колени, на теперь согнутые и сломанные ноги. Она схватила его за руку и выплюнула что-то сначала теплое, а затем обжигающее на кожу внешней стороны запястья. Ричи вскрикнул, когда плоть на его руке начала плавиться, будто тварь плевалась кислотой. Она прижала запястье к стене, где плоть прилипла из-за нечеловеческой эпоксидной смолы и липких остатков его собственной кожи. Тварь повторила то же самое с другим запястьем, и теперь руки Ричи были раскинуты, как крылья, а голова повисла на шее. Из глубины его тела вырывались надтреснутые рыдания, наполняя рот кровью и мокротой.
Существо встало с ног Ричи. Длинная овальная раковина, закрывавшая переднюю часть, раздвинулась, как занавески, и оно издало пронзительный, радостный звук. Темные веки затрепетали над желтыми глазами в чем-то вроде экстаза. Тварь схватила Ричи за волосы и прижала голову к стене; его разбитое лицо и тусклые глаза смотрели прямо перед собой. Существо рванулось вперед. Что-то твердое и толстое втолкнулось Ричи в рот.
И проталкивалось дальше.
Ричи выпучил глаза, когда кости в его вытянутой челюсти хрустнули, а рот невероятно удлинился, пока какая-то часть существа проталкивалась глубже в горло. Он больше не мог ни кричать, ни дышать. Он не мог сделать ничего, кроме как биться в конвульсиях, когда толстые мышцы существа дернулись, и поток обжигающей жидкости хлынул, как горячее, кишащее паразитами море, в его горло.
Закончив, тварь выбралась наружу, а потом медленно устроилась поудобнее, чтобы понаблюдать, и ее горчичные глаза счастливо светились в темноте подвала.
Ричи так и не понял, умер он от утопления, удушья или шока. Но он правда умер, и это к лучшему. Теперь он не чувствовал, как личинка – новый организм, вселяющийся в его еще теплую плоть,– набухает, как жиреющая пиявка, кормясь в глубинах его внутренностей. Новая жизнь пожирала кровь и свежие органы, прежде чем медленно заскользить вверх, проталкиваясь мимо кишок, мимо легких, мимо сердца. Вверх по шее и, наконец, к основанию мозга, где и обосновалась.
Существо проворковало что-то материнское и, пересекая комнату с
