Абрахам Меррит - Гори, ведьма, гори!

Я съежился, в этом было слишком много правды. Я весь дрожал от сожаления, горя в бессильной ярости. Я не должен был этой проклятой гордости давать руководить мною. Если бы я сказал им все, что я испытал и видел в лавке, объяснил бы все детали, попросил бы Брейла снять с меня постгипнотическое внушение, если бы принял предложение Рикори охранять меня, ничего бы не случилось.

В кабинет собрались люди, привлеченные шумом падения канделябра.

Я спокойно сказал сиделке:

– Когда доктор Брейл стоял у моей кровати, упал канделябр и убил его. Работникам госпиталя скажите, что Брейл тяжело ранен и будет отправлен в большой госпиталь. Затем вернитесь с санитаром и вытрите кровь. Канделябр не трогайте.

– Что вы видели, когда стреляли? – обратился я к людям, когда все ушли.

Один сказал:

– Мне показалось, какие-то обезьяны.

– Или карлики,– добавил второй.

По лицу Рикори я понял, что он видел.

По моей просьбе люди Рикори отнесли Брейла в соседнюю комнату и положили на койку. Его лицо и руки были порезаны стеклами, и случайно одна такая рана замаскировала то место, в которое была воткнута игла куклы. Рана была глубока, и, возможно, вызвала вторичный разрыв артерии.

Я последовал за Рикори в маленькую комнату. Люди положили тело на койку и вернулись в спальню.

– Что вы намерены делать, доктор? – обратился ко мне Рикори.

Мне хотелось просто заплакать, но я ответил:

– Этой случай для следователей. Я должен тотчас же заявить в полицию.

– Что же вы скажете?

– Вы видели кукол?

– Да.

– И я. Но куклам не поверят. Я скажу, что упал канделябр и стекло проткнуло ему горло. И этому охотно поверят…

И тут самообладание покинуло меня, и впервые за много лет я заплакал.

– Рикори, вы были правы, не Мак-Кенн виноват в этом, а я – старческое тщеславие… если бы я рассказал вам все полностью, Брейл был бы жив. Но я этого не сделал… Я убил его.

Рикори утешал меня, спокойно, как женщина.

– Это не ваша вина. Вы и не могли поступить иначе, будучи самим собой, имея взгляды, которых вы придерживались всю жизнь. Вашим вполне естественным неверием она и воспользовалась… Но теперь она ничем не воспользуется. Чаша переполнилась.

Он положил руку мне на плечо.

– Не говорите ничего полиции, пока мы не получим вестей от Мак-Кенна. Сейчас около четырех. Он должен позвонить.

– Что вы хотите делать, Рикори?

– Я убью ведьму,– спокойно сказал он. – Убью ее и девушку. До утра. Я слишком долго ждал. Она больше не будет убивать.

Я почувствовал слабость и опустился на стул. Рикори дал мне стакан с водой, и я жадно выпил.

Сквозь шум в ушах я услышал стук в дверь и голос одного из ребят Рикори.

– Мак-Кенн здесь, босс.

– Пусть войдет.

Дверь отворилась, на пороге стоял Мак-Кенн.

– Я захватил ее.

Он замолчал, глядя на нас. Глаза его остановились на покрытом простыней теле. Лицо его помрачнело.

– Что случилось?

– Куклы убили Брейла,– глухо ответил Рикори. – Ты слишком поздно захватил ее. Почему?

– Убили Брейла! Боже мой!

Голос его звучал так, словно ему сжали горло.

– Где девушка?

– Внизу в машине, с кляпом во рту.

– Сядь, Мак-Кенн, в случившемся виноват больше я, чем ты,– сказал я.

– Разрешите мне судить об этом – ответил Рикори сдержанно. – Мак-Кенн, ты блокировал улицу, как велел доктор?

– Да, босс.

– Тогда начни свой рассказ с этого момента.

Мак-Кенн начал:

– Она вышла на улицу около 11. Я стоял на восточном конце. Поль – на западном. Я сказал Тони: “Ну, девочка попала в мешок”. Она несла два чемодана. Осмотрелась и пошла к тому месту, где стояла ее машина. Она выехала и направилась в сторону Поля. Я предупредил Поля, чтобы он не хватал ее близко от лавки.

Поль последовал за ней. Я бросился за ним. Она повернула на Бродвей. Там была пробка, и Поль столкнулся с неудачно подвернувшимся “фордом”. Когда мы выбрались из каши, девка исчезла. Я позвонил Рэду и сказал, чтобы он хватал девку, как только она появится, даже если ее придется схватить на пороге кукольной лавки.

Нам повезло. Она не сопротивлялась, но мы все-таки связали ее и сунули в рот кляп. В машине было два пустых чемодана. Девка здесь.

– Давно это было? – спросил я.

– 10-15 минут назад.

Я посмотрел на Рикори.

– Мак-Кенн наткнулся на девку, как раз тогда, когда умер Брейл.

Рикори кивнул.

– Что с ней делать? – спросил Мак-Кенн.

Он смотрел на Рикори, не на меня.

Рикори молча сжал левую руку, резко раскрыл ее, расставив пальцы.

– Ладно, босс,– сказал Мак-Кенн и пошел к выходу.

– Подождите,– сказал я и стал спиной к двери. – Слушайте, Рикори, Брейл был так же дорог мне, как вам Питерс. Но какова бы ни была вина мадам Менделип, эта девушка лишь слепое оружие. Ее воля абсолютно подчинена мастерице кукол. Я подозреваю, что большую часть времени она находится под гипнозом. Не могу забыть, что она пыталась спасти Уолтерс. Не хочу, чтобы ее убили.

– Если вы правы, ее тем более надо как можно скорее уничтожить,– сказал Рикори,– тогда ведьма не сможет ее использовать.

– Я не позволю этого, Рикори. И есть на то причина. Я должен задать ей ряд вопросов. Это позволит мне узнать, как мадам Менделип делает эти вещи… тайну кукол, мази… есть ли еще люди, обладающие ее знаниями. Если девушка знает это, я могу заставить ее рассказать.

– Как? – недоверчиво спросил Мак-Кенн.

Я ответил угрюмо: “Применяя ту же ловушку, в которую старуха поймала меня”.

Минуту Рикори серьезно думал.

– Доктор Лоуэлл,– сказал он,– последний раз я уступаю вам в этом деле. Я считаю, что вы неправы, и что каждая минута жизни этой девушки – угроза для нас всех. Тем не менее, я вам уступаю… в последний раз.

– Мак-Кенн,– сказал я,– приведи девушку в мой кабинет.

Я пошел вниз. Мак-Кенн и Рикори шли следом за мной. Там никого не было.

Я поставил на стол зеркало Льюиса, употребляемое для гипноза в госпитале. Оно состояло из двух параллельных рядов маленьких рефлекторов, вращающихся в разных направлениях. Луч света освещает их таким образом, что их поверхности то вспыхивают, то темнеют. Этот аппарат должен был подействовать на девушку, чувствительную к гипнозу. Я поставил удобный стул под нужным углом и притушил свет так, чтобы он не мешал.

Едва я кончил приготовления, как привели девушку. Ее посадили на стул и вынули кляп.

Рикори сказал:

– Тонни, пойди к машине. Мак-Кенн, останься здесь.

16. КОНЕЦ КОЛДУНЬИНОЙ ДЕВУШКИ

Девушка уже не сопротивлялась. Она, казалось, ушла в себя и глядела на меня своим обычным туманным взглядом.

Я взял ее за руки. Они были безжизненны, холодны. Я сказал ей ласково.

– Дитя мое, никто здесь не причинит тебе вреда. Отдохни и успокойся. Засни, если хочешь, засни.

Она продолжала бессмысленно смотреть на меня. Я отпустил ее руки, сел напротив нее и включил аппарат. Она взглянула на зеркала и больше не отрывалась от них, как завороженная. Напряжение ее тела ослабло, она облокотилась на спинку стула. Ресницы ее начал опускаться.

– Спи,– сказал я мягко. – Здесь никто не тронет тебя. Спи… спи…

Глаза ее закрылись, она вздохнула. Я сказал:

– Ты спишь. Ты не проснешься, пока я не разбужу тебя.

Она повторила последнюю фразу тихим, совсем детским голосом.

Я остановил вращение зеркал и сказал:

– Я задам тебе несколько вопросов. Ты ответишь правду. Ты не сможешь солгать. Ты это знаешь.

Она повторила про себя:

– Я не могу солгать. Я это знаю.

Я не мог бросить победного взгляда на Рикори и Мак-Кенна. Рикори крестился, глядя на меня широко раскрытыми глазами, полными ужаса. Я знал, что он думает, что я тоже знаю какое-то колдовство. Мак-Кенн сидел, нервно перебирал пальцами и смотрел на девушку.

Я начал спрашивать, стараясь выбирать вопросы, которые не взволновали бы ее.

– Ты действительно племянница мадам Менделип?

– Нет.

– Кто ты?

– Я не знаю.

– Когда ты стала жить с ней и почему?

– 30 лет назад она взяла меня из приюта в Вене. Я – сирота, подкидыш. Она научила меня называть ее тетей.

– Где вы жили после этого?

– В Берлине, Лондоне, Праге, Варшаве, Париже.

– И везде она делала кукол?

Девушка не ответила, она содрогнулась, ее ресницы начали дрожать.

– Спи. Ты не можешь проснуться, пока я не разбужу тебя. Отвечай на вопрос.

– Да.

– И они убивали во всех этих городах?

– Да.

– Успокойся. Спи, никто тебя не обидит.

Ее волнение снова усилилось, и я сменил тему.

– Где родилась мадам Менделип?

– Не знаю.

– Сколько ей лет?

– Не знаю. Когда я спрашивала, она смеялась и говорила, что время для нее ничего не значит. Мне было пять лет, когда она взяла меня. Она и тогда выглядела так же, как и сейчас.

– Есть ли у нее сообщники… я подразумеваю – еще мастера кукол?

– Один. Она научила его. Он был ее любовником в Праге.

– Ее любовником? – воскликнул я недоверчиво.