Марина Дяченко - Петля дорог

Он вдруг остановился и обернулся — в бороде песок, в волосах песок, глаза по обыкновению сужены в щелочки:

— Ты, думаю, тоже послан не случайно. Признавайся, за венцом идешь?

Станко стоял, удивленный, немного смущенный странной шуткой проводника. В том, что это шутка, он ни на секунду не усомнился.

И браконьер, мгновенно оценивший его растерянность, немедленно зашелся радостным хохотом, будто шутка в самом деле удалась.

Некоторое время они шли молча.

— А колдуны? — наконец спросил Станко.

— Что — колдуны?

— Ты говорил, что ловушки и все прочее… колдуны расплодили?

Илияш поддал ногой ссохшийся ком глины:

— Да, колдуны… Но главное, парень, не это. Главное, — он зачем-то посмотрел на небо, — главное, злоба там… Загустела. Столько злобы за столько веков… Беззакония там творились. Кровь лили — свою, чужую, виновную, невинную… Колдуны просто собирали сгустки ненависти, как змеелов собирает яд. И на этих сгустках ставили ловушки… Ловушки порождали страдание, новую ненависть… И теперь там, парень… Я даже не знаю, что там теперь.

Станко передернул плечами. Вспомнилась та тварь, что не дала им спать, блуждая ночью вокруг костра.

А Илияш, поправив заплечный мешок, проговорил вдруг со странной усмешкой:

И на стене горел огонь,И крепкие вцепились крючьяВ твердыни камень…И с боевым ужасным кличемНа стену кинулись враги,Но на стене огонь горел,И одолеть им не судилось,Но цепки когти колдовства…

Он нахмурился, будто припоминая, потер переносицу и начал снова:

…Но меч ушел по рукояткуВ его младенческую шею,Потоком хлынула оттуда…

Илияш поперхнулся и замолчал.

— Это что? — спросил Станко, снова передернувшись.

Тот пожал плечами:

— Какие-то обрывки каких-то легенд… Я в свое время их много слышал. Но забыл, Станко. Одинаковые они — «он воткнул меч туда-то и туда-то и оттуда полилось то-то и то-то»…

Станко пожалел, что вообще затеял этот разговор.

Через несколько часов путь им преградил обвал.

Тихая речка бурлила и пенилась, наткнувшись на неожиданную преграду. Желтая стена обрыва слоилась, как пирог, которым Станко угостили однажды на детском празднике. На глазах растерянных путников завал все рос и рос, а речка растекалась, превращаясь в неспокойное озеро.

— Ты плавать умеешь? — спросил Илияш сквозь зубы.

Но откуда же, добрые духи, Станко уметь плавать? Самая глубокая река в его родных местах была корове по вымя…

Илияш двинулся в воду. Вода, впрочем, только того и ждала — озеро ширилось, прижимая Станко к осыпающейся желтой стене.

— Живо в воду! — зло выкрикнул проводник. Кинжал и заплечный мешок он держал над головой; нечистая пена подступила уже к его груди.

Здоровенный ком глины свалился сверху, ударив Станко по затылку и чуть не сбив с ног. Следующий, окажись он поболее, вполне мог воздвигнуть над его головой похоронный курган.

Сцепив зубы, вскинув дрожащей рукой мешок и ножны с оружием, Станко шагнул в мутный водоворот.

Дно было склизкое и вязкое. Вода, неожиданно холодная, подступала все выше. Илияш достиг уже середины разлившейся реки, над поверхностью виднелись только его голова да заплечный мешок.

Может быть, речку удастся перейти по дну?

Воспрянув от этой мысли, Станко отважно поспешил вперед. Множество беспорядочных течений толкали его в бока, грозя сбить с ног. Вот вода добралась до груди, вот коснулась шеи…

Станко в ужасе понял, что твердая земля уходит из-под ног. Илияш уже выбирался на берег, вода стекала с него потоками…

Только не звать на помощь!

Вскинутая над головой рука судорожно опустилась, ища опоры… Мешок мгновенно вымок и стал тяжелым, как камень на шее утопленника. Меч… Добрые духи, меч!

Он хотел отступить — но вода не позволила, толкнула вперед, и Станко повис между небом и землей, чтобы тут же камнем пойти на дно.

Ноги его коснулись твердого. Он оттолкнулся изо всех сил, и голова его взвилась над поверхностью; хватая воздух ртом, как жаба, он мельком увидел стволы на том берегу, мокрого Илияша, пену…

Ему вспомнилась дохлая рыбина в заводи. Только не выпустить меч!

Он снова ушел в воду с головой и снова выпрыгнул, задыхаясь. Илияш, кажется, смотрел на него; высокая волна плеснула Станко в рот, он закашлялся, забарахтался — и тут же понял, что стоит, твердо стоит на дне, и голова его при этом находится над водой.

Илияш смотрел в другую сторону. Станко перевел дух.

Медленно, наваливаясь на массу воды, потом все быстрее, потом вовсе бодро Станко выбрался на берег. Заплечный мешок его являл жалкое зрелище, вода лилась из него в три ручья. Мокрый меч тускло блеснул, показавшись из мокрых ножен.

— Все в порядке? — небрежно поинтересовался Илияш.

— А как же, — в тон ему отозвался Станко, выплескивая воду из сапога.

Происшествие с обвалом оказалось лишь первым звеном в цепи других неприятных, порой пугающих.

Продолжать путь вдоль реки они не смогли — дорогу преградил бурелом. Огромные сосны, поверженные на землю, громоздились одна на другой как гигантская, поросшая мхом поленница; верхушки их, будто вражеские копья, направлены были путникам наперерез.

После нескольких попыток преодолеть завал Илияш повел Станко в обход. Проводник мрачнел все больше, и Станко впервые увидел у него в руках карту.

Карта эта оказалась свитком тонко выделанной кожи; Станко, не вытерпев, заглянул браконьеру через плечо. Среди блеклых линий беспорядочно разбросаны были странные и зловещие символы, но гораздо больше было грязных пятен и дыр. Станко удивился — неужели этот потертый лоскуток в самом деле настолько ценен?

— Опасно идем, — бормотал Илияш, терзая карту ногтем и все мрачнее сдвигая брови. — Ну да ладно… Мир мудро устроен — волки без шипов, а розы без зубов… Взялся, Илияш, — он усмехнулся, видимо, сам себе, — взялся, так давай уж… Поглядим.

И решительно свернул влево.

А неожиданности продолжались — откуда ни возьмись, навстречу путникам вылез овраг, неглубокий, но расползающийся на глазах; прямо под ногами идущих обнаружился вдруг оползень, и Илияш, стиснув зубы, свернул еще левее.

— И чего я с тобой связался?! — раздраженно рыкнул проводник, когда спустя полчаса пути обнаружил вдруг, что сбился с дороги.

— Поляна тут… — бормотал Илияш, с ненавистью поглядывая на небольшую опрятную полянку с весело журчащим ручьем. — Поляна, р-раздери ее… А не должно было быть поляны, и родника не должно было быть!