Максим Карт - Метаморфозы (сборник)

– История о том, как я умер. Очень грустная… – ответил Хендрикс.

– Ты думаешь, она нужна мне?

Джими снова улыбнулся:

– Невозможно сбиться с предначертанного пути. Вот я в своё время… Мы с Моникой тогда так загудели! То был настоящий фестиваль, понимаешь, и только для нас! Двое и море героина. Мы плавали в океане любви, качались на его волнах. Она не боялась, а я… Я давился ужасом… Как-то всё пошло не так. Я чувствовал, что за мной наблюдают. Он следит.

Хендрикс побледнел, будто к его горлу внезапно подкатилась тошнота.

– Кто? – спросил Менцель, испугавшись за кумира, и признался себе, что Хендрикс всё ещё был для него божеством, но не тем, кому можно излить душу и получить за это отпущение грехов, а пастырем, который ведёт по жизни к маячному свету, скрытому за горизoнтом.

Белея на глазах, Хендрикс понизил голос до шёпота:

– Он дышал мне в затылок. Я не хотел видеть его, настолько велик был мой страх. Он явился мне, когда Моника взорвалась бесконечным оргазмом. Я даже предполагаю, это он довёл её до иступления, прикрывшись моей личиной. Он долго смотрел на меня и молчал.

– Да кто это был?

– А потом рассказал о своей смерти… Мне пришлось… Я сожрал кучу таблеток, чтобы уснуть и больше никогда не видеть его. Мне жаль, но я должен был.

– Я сгораю от нетерпения, Джими. Кто?

– То был я! Я! Я! Я!

Хендрикс начал тонуть, пуская пузыри. Схватившись за горло, он погружался в бездну, быстро удаляясь от Менцеля. Алексей в естественном порыве спасти утопающего протянул к нему руки, но они упёрлись в зеркало, а в пучине застыло перекошенное ужасом лицо пьяницы… Джими пел про огонь, извлекая из своей гитары всё, на что та была способна. Безумную музыкальную медитацию прервал телефонный звонок. Менцель вздрогнул, вмиг вернувшись к реальности. Выключил музыку, чтобы не упустить чего-нибудь важного. Прощай, Джими!

Звонил Виктор, главный инженер:

– Алексей Николаевич? – Он всегда начинал так: спрашивал, будто боялся услышать не шефа, а кого-нибудь другого.

Менцель не ответил.

– Алексей Николаевич? – повторил Виктор.

Пьяно:

– Что случилось, Вить?

– У нас серьёзные проблемы. «Водный мир»… Он рухнул.

Крупнейший объект, спроектированный «Стройкомплектом» за всё время его существования, отнял столько сил… Не задело.

А Виктор продолжал, казалось, убивать:

– Погибли люди, десятки… Купол не выдержал снеговой нагрузки… Ошибка в расчётах… Я ведь предупреждал…

Было дело: свою правоту доказывал слишком настойчиво, а Менцель не переносил дерзостей, но и не уволил умника, потому что ценил. Вдруг дошло… Точка. Он выронил трубку. Дело всей жизни перестало существовать, да и сама она этим, собственно, закончилась. А как иначе, если питавшие её соки вдруг иссякли? Нет больше живительной влаги, ни капли не осталось. Чем ещё закончится этот кошмар? Лучший архитектор города – убийца с большой буквы. Свет инженерной мысли – в тюрьме. Бред, который уже становится реальностью. Расхотелось пить, и бутылка полетела в угол. Земные блага упали вдруг в цене. Открыть окно… Прыгнуть. Лететь и громко кричать… Смотрел в пропасть, унимая дрожь в ногах. Холодный ветер бил в лицо колючим снегом. Темно и тихо там. Его не сразу найдут. Будет время сдохнуть, если не получится убиться мгновенно. Испугался, что не увидят его ухода, не поймут причины, назовут психом… Нужна записка – отлить в словах свою последнюю волю. Подбежав к письменному столу, схватил карандаш и помятый клок розовой обёрточной бумаги. Повертел его в руках и выбросил. Предсмертная записка должна иметь более пристойный вид.

На белоснежном листе:

«Я ухожу, потому что…»

Карандаш оторвался от бумаги. Не так. Зачем объяснять причину? Слишком просто… Перечеркнул.

«Дорогая доча…»

Опять фальшиво. Взял новый лист.

«Любимая моя доча. Я поступил плохо. Знаю, будут слёзы, несмотря на всё, что было между нами. Прости, если сможешь. Без меня тебе будет легче жить. Иногда я был с тобой нечестен. Я уничтожал нас своей тупостью. Я потерял всё. Дальше жить не имеет смысла, только если – существовать, а этого я не хочу. Всегда твой папа».

Он засунул записку под цветочный горшок, чтобы её не унесло ветром. Распахнутое окно на этот раз не вызвало приступа страха: Менцель успокоился, поставив точку в своей жизни. Теперь его ничего не могло остановить. Он уверенно взобрался на подоконник и бросился вниз. Земля приблизилась очень быстро: даже крик, не успев вырваться из горла, захлебнулся в ударе об асфальт. Свет погас до того, как вспыхнула сильнейшая боль.

Длинная белая дорога

Там не было солнца, а красное небо мерцало, там ноги мои утопали в густом тумане, размокая в его мягкости, и горячий воздух обжигал лёгкие. Можно назвать то место преисподней…

Усилием воли выбросив из головы назойливое видение, я включил ролик пользователя doksuperdok, набравший за пару дней почти полмиллиона просмотров. И увидел себя бездыханного. Я лежал на грязном полу. Низкий мужской голос за кадром произнёс: «Сейчас душа этого человека покинет его тело. Зрелище незабываемое! Она…» Тяжёлые воспоминания нахлынули на меня. Я закрыл интернет-страницу. Сердце колотилось в моей груди.

А всё началось с собак…

Отличное утро с обязательной пробежкой не предвещало неожиданностей: проснулся, облачился в спортивную форму и с Достоевским на поводке вынырнул из духоты однокомнатной квартирки в немую прохладу городского парка. Действия настолько привычные для меня, что скулы иногда сводило от тоски.

Достоевский однако психовал сверх всякой меры – постоянно рычал на невидимых призраков и норовил сорваться с поводка в близлежащие кусты, словно те кишели его злейшими враги. Только парой пинков и грозным окриком я успокоил свою немецкую овчарку. Он притих, но не перестал зло озираться. А когда что-то заставило меня остановиться возле ржавого фонарного столба, он жалобно завыл, нагнав на меня мысли о волчьем происхождении псов.

Моё внимание привлекла бумажка с написанным от руки текстом, которая была приклеена к столбу. Точно помню, ещё вчера он был девственно чистым, и вот: «Требуются добровольцы для участия в медицинском эксперименте. Вознаграждение – 1000 евро за один сеанс. Тел. 64030482».

Тут я услышал до боли знакомый хриплый старческий голос за своей спиной. Он попросил меня не верить этой ерунде. Сразу узнав деда Илью, я неторопливо оглянулся и с улыбкой ответил, что желаю ему доброго утра, а потом спросил, с чего он взял, что я поверил этому объявлению. Илья, как и я, не пропускал ни одной утренней пробежки, мечтая, наверное, продлить старость и тем отсрочить смерть. Он презрительно бросил мне, что по глазам видит, и неторопливо побежал вглубь парка. Противный старикан.