Ядвига Войцеховская - По ту сторону стаи

   В это время он замечает, что она чуть шевельнулась. "Или показалось?" - думает Эдвард с ужасом. Превозмогая слабость и боль во всём теле, он медленно поднимается и преодолевает расстояние до её кровати. Чем ближе он её видит, тем страшнее ему становится.

   Вдруг Близзард начинает хрипеть, и Эдварду слышится какое-то бульканье. Она чуть приоткрывает глаза, закашливается, орошая подушку красными брызгами, и Эдвард догадывается, что у неё в горле скопилась кровь.

   - Воды дай, - еле слышно говорит Близзард, и он понимает, что она его видит.

   Эдвард прилагает все усилия, чтобы управлять непослушным телом, но берёт-таки хрустальный бокал с водой и подносит к её губам. Близзард не в состоянии поднять голову, и вода льётся наполовину мимо, уже смешанная с кровью. Тогда он медленно подводит вторую руку под её затылок и помогает сделать пару глотков.

   - Спасибо, - шепчет Близзард.

   Рука Эдварда ещё хранит тепло её кожи и волос. И следы её крови.

   - Что вы сказали ему? - не выдерживает он.

   Близзард молча смотрит куда-то в пространство из-под полуопущенных ресниц; Эдвард уже думает, что не получит ответа, как она говорит:

   - Предложила свою жизнь взамен, - и замолкает.

   Значит, его догадка была верна.

   - Но он не взял её, - тихо заканчивает Близзард и отворачивается.

   Два дня проходят сравнительно спокойно. Утром приходит Картер, осматривает меня и снова даёт выпить полный пузырёк какого-то снадобья, на сей раз другого, но не менее мерзкого. По его лицу ничего нельзя понять, оно непроницаемо, словно маска. Скоро ли я буду дееспособна, нет ли - всё приходится спрашивать. Картер задумчиво косится на Монфора.

   - Ну... - тянет он, - с болевым воздействием такой силы я ещё, пожалуй, не сталкивался. К счастью. Надеюсь, что и столкнусь как можно позже, - саркастически добавляет он.

   Я вижу, как Монфор настораживается. Судя по всему, он тоже не сталкивался. И не хотел бы. Видимо, поначалу у меня отказали руки, и, хочешь-не хочешь, пришлось прибегнуть к его помощи. Интересно, какие эмоции он испытывает, приближаясь ко мне? К беглой каторжнице, убийце, которая ничем не отличается от Лены Легран, отправившей к праотцам его Семью, - с долей сарказма думаю я о себе и Монфоре. А ведь в тот день, когда меня допрашивали в загаженном кабинете Сектора, он бледнел от одного вида "волчьего крюка" на моей руке. Что же происходит, Эдвард, а? Может, это твоё хвалёное по человеческим меркам дворянское благородство? Наверное, не зря твоя фамилия произносится с приставкой "де", правда? Или нет, ведь твои демократичные родственники давно отказались от всяких приставок, как и от привилегий - как и от того, что наш мир и человечий всё же надо разделять на "мы" и "они"?

   - Я мог бы догадаться, что ты так поступишь, - говорит тем временем Картер, обозревая меня, словно научный экспонат или результат своих дурацких опытов. - Рассчитывал только на то, что ты пока не сможешь встать. Как вижу, я ошибся.

   Картеру по большей части плевать и на меня, и на все писаные и неписаные традиции - он всегда ведёт свою игру. И, соответственно, оценивает всё по собственной шкале.

   - Возможно, Бертрам не сегодня-завтра будет выглядеть так же, как ты, - добавляет он, и, видя, что я жду продолжения, объясняет: - Супруга ушла от него. Уехала из страны вообще, как и Винс. Ты ведь знаешь, что это значит.

   Понятно. Значит, я не единственная.

   - А Анри? - спрашиваю я.

   - Анри здесь, - отвечает Гаспар.

   Монфор непонимающе глядит на нас. Видно, что он прислушивается, стараясь не упустить ни слова, но ему не удаётся не терять нить разговора. Картер тоже замечает это.

   - Монфор, вы же из Семьи, где слыхом не слыхивали о полукровках и смешанных браках, - спокойно говорит он ему. - Вам должна быть знакома тема нашей беседы.

   - Какая тема, доктор Картер? - по привычке говорит стажёр, и тут же заливается краской, словно он в школе на уроке и не выучил того, что задал учитель.

   Картера многие до сих пор называют доктором - он сведущ в лекарствах и снадобьях, к нему обращаются за советом, если заболел ребёнок или когда самая важная в жизни проблема - какое притирание или крем предпочесть. Говорят, он даже умеет варить приворотное зелье, но досужие болтуны могут сколько угодно чесать свои языки. Короче говоря, к нему обращаются по любому поводу, если таковой обнаруживается. А, как показывает жизнь, повод обратиться к специалисту такого рода находится постоянно.

   - Семья, - просто отвечает Гаспар. - Семейные ценности. Разве вы бы не подставили собственную голову за любого из членов вашей Семьи? Разве не отдали бы за них свою жизнь, представься вам такая возможность?

   - Ну... это другое дело, - помолчав, говорит Монфор.

   - То есть вы проводите границу: мы - плохие, вы - хорошие, так, мистер Монфор? Как на шахматной доске - имеются чёрные и белые, - и ничего кроме? - в лоб спрашивает Картер. - И прошу вас, не расценивайте мой вопрос, как насмешку. Да, тут вы гость или пленник - считайте, как хотите, - но я отнюдь не собираюсь ставить на вас жуткие эксперименты, посему можете изъясняться свободно.

   - Просто... я бы не хотел говорить об этом, - произносит Эдвард, косясь на меня.

   - Что ж, мудро, - констатирует Гаспар. - Это обнадёживает.

   Картер знает всех нас, начиная с рождения. Кроме того, он знает все сплетни, слухи, а также то, что из них на самом деле враньё, а что нет. Некоторые говорят, что он знает вообще всё на свете. Сомневаюсь насчёт всего, но что большую часть - полагаю, да.

   Мальчишка побоялся задеть меня этим. Посчитал бестактностью напомнить о том, что случилось. Я видела, как он смотрит на меня с тех пор. Сначала откровенное непонимание, а потом - целая гамма чувств, за которыми я не успеваю следить. И я решаю выяснить это.

   - Так чему ты так удивился, Монфор? - спрашиваю я, когда Картер уходит. Он молчит. - Ты думаешь, если у меня на плече выжжено утгардское клеймо, которое должно было опозорить меня на всю жизнь, то это что-то меняет, и для меня не важна моя Семья?

   - Не в этом дело, - теряется он.

   - А в чём тогда?

   - Я не думал, что вы можете любить, - говорит он прямо.

   - Слово "семья" равнозначно слову "любовь", - отвечаю я. - В самом широком понимании. Или ты думал, что я должна любить себя, бриллианты, конфеты и прочую чушь - и всё это называть словом "любовь"? Семейные ценности - один из основных приоритетов, ты должен это знать. Ведь ты же не родился в подворотне или хлеву, как грязный полукровка, забывший о своих корнях. Мы, в отличие от них, ветвь на древе. У нас, в отличие от них, есть кодекс чести, и наше слово всегда стоит дороже жизни.