Джеймс Херберт - Вторжение

— И, несомненно, значительные повреждения причинят пожары. Их будет такое множество, что наши пожарные окажутся бессильными перед разрушительной стихией огня. Я полагаю, что пожары и сейчас еще полыхают по всему городу.

Люди не могли больше скрывать свое отчаяние. Раздались с трудом сдерживаемые рыдания, стоны, всхлипы. Слезы текли по лицам мужчин и женщин. Некоторые замерли, устремив взгляды сквозь стены убежища в страдающий, искореженный, изуродованный город.

Кэт уронила голову на стол и застонала. Калвер притянул ее к себе, преодолевая слабое сопротивление. Он знал, что она так же, как и он и Дили, прошла сегодня через такие ужасы, которые, возможно, и не снились людям, сидящим в этой комнате. Она видела страшные разрушения, о которых сухо говорил сейчас Брайс, пожары, пробки на улицах, искореженные машины, изуродованные трупы. Она была песчинкой в обезумевшей толпе, пытавшейся спастись в метро. Ее чуть было не съели заживо эти монстры в туннелях. Он подумал, что для хрупкой девушки это слишком непосильные нервные перегрузки. И она уже не в состоянии вынести еще что-то, даже если это всего лишь слова. Он чувствовал, что Кэт вот-вот сорвется и окончательно потеряет контроль над собой.

Брайс поднял обе руки, пытаясь успокоить своих слушателей, и, когда шум слегка утих, как бы нехотя, через силу заговорил снова:

— Существуют и другие последствия атомной бомбардировки. Я понимаю, что это трудно себе представить. Об этом тяжело говорить. Но повторяю еще раз: мы должны смотреть в лицо реальности, быть готовым к новым испытаниям. Если мы будем знать самые худшие последствия ядерной войны, для нас не будет ничего неожиданного и ничто не сможет деморализовать нас. Я очень надеюсь на это, — как можно более убедительно сказал он и продолжил по-прежнему сухо и монотонно: — Большая опасность для всех переживших взрыв — радиоактивные осадки. У большинства населения было не более получаса на поиски хоть какого-нибудь укрытия от радиоактивной пыли, опустившейся на землю. Те, кто не успел укрыться в течение шести часов после взрыва, получили смертельную дозу радиации и умрут через несколько дней или недель, в зависимости от индивидуальных особенностей организма и полученной дозы.

Брайс замолчал, и было непонятно, закончил ли он наконец свое сообщение или собирается с силами, чтобы продолжить информацию. В это время раздался прерывающийся от волнения голос Фарадея:

— И все-таки, Брайс, поскольку вы так хорошо владеете статистикой, не можете ли вы сказать, сколько человек останется в живых после всего этого? Или последствия катастрофы рано или поздно настигнут каждого?

Все замерли в напряженном ожидании. Брайс тоже какое-то время молчал, будто в уме пересчитывал жертвы. Затем довольно уверенно сказал:

— По моей приблизительной оценке, выживет около миллиона лондонцев.

Он снова замолчал, опустив голову, словно боялся нового взрыва эмоций. Но молчание, воцарившееся в комнате, было еще страшнее. Прервал молчание Дили:

— Разумеется, за достоверность приведенных цифр мы поручиться не можем. Ложны они или правдивы, это в любом случае всего лишь статистика. И все предварительные расчеты строились на теоретических предположениях, потому что аналогичных прецедентов в прошлом не было.

— Совершенно верно, — откликнулся Брайс, — вы, разумеется, правы. Но все же мои расчеты достаточно обоснованны. Я тщательным образом прорабатывал все документы, доклады, сообщения на эту тему, официальные, неофициальные, использовал результаты исследований, проводимых в Хиросиме, Нагасаки. Над этой проблемой работали многие ученые во всем мире. Разумеется, учитывалась и новейшая модификация, и большая мощность современного ядерного оружия, и жизненный уровень европейского населения. Мои данные основаны на усредненных цифрах, приводимых в правительственных сообщениях и сообщениях независимых экспертов.

— И тем не менее, — настаивал Дили, — мы ни в чем не можем быть уверены.

Калвер усмехнулся. Он подумал, что, вероятно, прежде чем собрать “массы”, чиновники посовещались в узком кругу, решая, в каком виде преподнести информацию о случившемся. Тем более что достоверными данными сами не располагали. Но, судя по всему, к единому мнению не пришли. Отсюда и явное противостояние Дили и Брайса.

— У нас семьи остались наверху, а вы нам головы морочите своей статистикой, — раздался чей-то отчаянный крик за спиной у Калвера.

Он обернулся и увидел маленького человечка, по лицу которого текли слезы. Человечек потрясал над головой детскими кулачками и кричал:

— Мы должны отыскать своих близких! Мы не можем оставить их на произвол судьбы... После всего, что вы нам здесь рассказали...

— Нет! — резко, с холодной жестокостью произнес Дили. — Мы не можем приютить в этом убежище всех пострадавших. Даже наших близких. Это погубило бы всех нас.

— Вы думаете, это имеет для нас такое большое значение? — На сей раз это был женский голос, в котором тоже звучали слезы. — Вы думаете, у нас осталось что-то, ради чего стоило бы жить? Ради самих себя, что ли?

Тут все вновь заговорили разом, и уже было невозможно уловить в общем гуле голосов какой-нибудь смысл.

— Пожалуйста, успокойтесь! Мы не должны терять самообладания. — Дили снова попытался овладеть ситуацией. — Поймите же наконец, мы только тогда сможем помочь людям наверху, если выживем сами и сумеем объединить свои усилия с персоналом других убежищ. Мы ни в коем случае не должны поддаваться панике!

Фарадей тоже вскочил со своего места. Теперь они с Дили стояли рядом, как два солдата в одном строю.

— Дили прав. Если мы, пойдя на поводу у своих эмоций, покинем убежище сейчас, то получим смертельную дозу облучения. Таким образом, мы убьем себя, а мертвые никого спасти не могут.

Логика их рассуждений была ясна всем, но погасить возбуждение все же не удавалось. Здесь явно преобладали эмоции. Выкрики не прекращались, некоторые из них носили оскорбительный характер и были обращены к Дили как представителю министерства обороны. Шум несколько приутих, когда рядом с Дили встала доктор Рейнольдс. Она была тоже напряжена, и это состояние выдавали засунутые в карманы белого халата руки, сжатые в кулаки. Но именно ее белый халат, по-видимому, подействовал успокаивающе на взвинченных людей. Она не представляла чиновничий класс, ее нельзя, как Дили, который был марионеткой в руках правительства, приведшего страну к катастрофе, обвинить в случившемся. И хоть большинство присутствующих понимали несправедливость своего гнева, направленного именно на этого представителя министерства обороны, он просто был здесь, рядом: его можно не только оскорбить, но и ударить. Людям нужна была разрядка, и Дили оказался подходящим объектом. Стараясь отвлечь внимание от Дили, доктор Рейнольдс сказала: