Марго Ланаган - Черный сок

Ага — сверну сюда, в Ряды. Правда, после прошлогодней охоты на крыс здесь все перестроили, недолго и заблудиться. Но не могли же они вообще все изменить! А людей здесь поменьше: в бедных кварталах редкая семья может позволить себе отдать дочь в невесты.

Я собираю в горсть расшитую бисером белую юбку. Прошедший ночью дождь вымыл булыжник, и в каждой щербинке блестит маленькое солнышко. Я иду на цыпочках, огибая лужи и груды мусора.

Туфельки сделаны в расчете на один день — сегодняшний. Они специальным образом сложены из лакированной бумаги с блестками. Нам пришлось ехать аж на Перекресток, чтобы отыскать мастера, чьи туфельки держат форму без клея, как в старину, на одном только умении правильно сгибать бумагу, на знании девичьих ног и девичьей походки.

Так. Куда же я зашла?

Шум толпы затих вдали, хотя колокола еще слышны. Ага, понятно: вот старый Дворец Механики, где мама вела семинары по изготовлению масок; значит, отсюда надо направо, чтобы обойти Дом Сирот. Я тороплюсь — и одновременно пытаюсь сохранить выдержку. Прохладная кожа, закрытые поры, как учили в Школе. Если свернуть сюда, то выйду к церкви, аккурат к боковому входу, что напротив хосписа. Маме и Мигуше все равно, пусть стоят у центрального, улыбаясь и кивая. Мне важно другое. А что именно? В двух словах не объяснишь, но это нечто большее, чем желание покрасоваться перед соседями. Соседи тут вообще ни при чем.

Стоп. Они что, передвинули Дом Сирот?! Теперь припоминаю: Габби и Фло обсуждали что-то в этом роде. Чем выше по склону, тем лучше дренаж. Переулок, однако, почти не изменился, разве что слегка уходит вниз. Придется сделать поправку, когда доберусь до Фермерского трактира. До чего же тревожно звонят колокола! Можно подумать, случился пожар, или враги напали на город. Это тоже часть испытания. Что ж, мы испытаний не боимся: в арсенале у нас специальные считалки, дыхательные упражнения и прочие полезные навыки, полученные за шесть семестров обучения в Школе Невест.

И тут колокольный звон обрывается. И переулок обрывается. И сердце у меня обрывается. Фермерского трактира нет.

— Это чушь, — говорю я холодно и твердо. — Крысы крысами, а общественные здания не двигают с места на место. В них проводят уборку и обрабатывают подвалы родентицидами.

Память подсказывает: это не Дом Сирот перенесли, а Дом Престарелых. Стариков убрали подальше от сырости, чтобы не мучил артрит, или что-то в этом роде. А Дом Сирот должен стоять на своем обычном месте.

На перекрестке, где я остановилась, сходятся пять переулков. Вокруг ни души. Ставни и двери закрыты наглухо.

— Ничего, — говорю я, мысленно повторяя считалку, чтобы утихомирить пульс. — Вернусь тем же путем, каким и пришла.

Однако за спиной разбегаются два переулка, и я хоть убей не помню, откуда вышла.

— Спокойно, Матильда. Церковь находится на вершине холма… — Голос начинает подло дрожать. Я делаю коротенькое дыхательное упражнение. — Выбери переулок, что идет в гору, и все будет хорошо.

Я трогаюсь в путь. Тишина, нарушаемая шорохом туфелек, действует на нервы хуже колокольного звона. Тишина — то есть все невесты уже в церкви. Правда, родственники будут еще долго подтягиваться… Об этом не надо думать. Надо шагать, дышать и считать.

Переулки стараются меня одурачить: изгибаются, как черви. На каждой развилке я уверенно выбираю дорогу, идущую вверх. Юбки приходится поддернуть и закрепить сзади узлом, чтобы не волочились по земле. Переулки упираются то в глухую стену, то в сырое мельничное колесо, то в наполненную водой канаву, через которую нет моста: в штанах еще можно перепрыгнуть, но в этом наряде никак. Я упорно считаю шаги и вдохи — ну погодите, переулки, я вас обхитрю! Пробую новую тактику: сворачиваю в улочку, уходящую под уклон, в надежде, что она завернет и выведет наверх. Не тут-то было! Улочка спускается все ниже и ниже. В голове у меня все перепуталось. Куда-то я все же вышла: кварталы кажутся смутно знакомыми… И тут улочка закладывает крутой вираж и высаживает меня у городской стены, прямо перед воротами.

Я в шоке. Стою, дышу и считаю. За воротами начинаются заливные луга, а дальше пестреют лилово-зеленые огороды, обсаженные черными соснами для защиты от ветра. С востока ветер доносит гнилой запах городской свалки.

«Ха! — усмехнулся отец сквозь стук и звон мастерской, куда я пришла, чтобы выпросить денег на туфельки. — Это моя-то дочь? Мисс Матти Уир, чемпионка болтушек, которая хватается за миллион дел и ни одно не доводит до конца? Да у тебя нет ни единого шанса! Это чудо, что ты продержалась до конца первого семестра! Видно, набор в этом году никудышный». И все это добродушно, не отрываясь от визжащего станка, где бешено вращалась, принимая форму, деревянная ваза.

А потом и мама со своим озабоченным и внезапно постаревшим лицом — мол, как вам не стыдно, заставили спуститься с облаков, где я порхала и плясала на радость великому множеству людей:

«А ты уверена, дочка?»

Да, черт побери! Я была твердо уверена! Слезы закипают у меня в горле, коленки дрожат. Еще чуть-чуть, и я сложу оружие. Я была абсолютна уверена, вплоть до того момента как…

В воротах появляется старуха в синей робе огородницы. В корзине у нее гигантский кочан капусты. Увидев меня, она склоняет голову.

— Мадам…

Вот ведь, не сказала «мисс». Старая школа: встретив невесту, не смотри ей в глаза; приветствуй словом «мадам» — и молчи, пока она не заговорит первой. Слава Всем Святым, что мне повстречалась эта женщина!

Я дышу спокойнее. Туфельки еще живы — подошвы чуть размокли, но это ничего. Первым делом надо выйти за стену и понять, у каких ворот я очутилась.

Подняв юбки, я выхожу в луга. И уже через несколько минут, обернувшись, замечаю двойной шпиль церкви. Ох, как далеко! Практически на другом конце города. Если вернуться через те же ворота, то опять попадешь в лабиринт. Лучше обойти вокруг стены до входа, ведущего к прямым улицам, например, Шелковой или Ювелирному пути. Прищурившись, я намечаю зигзагообразный маршрут: вдоль широких земляных оград, между заливными лугами и лиловой кипенью капустных грядок.

Мысль о маме и Мигуше надо выкинуть из головы, заодно с мыслями о других семьях, что сидят в церкви, залитой бело-розовым светом витражных окон, и о других невестах, чьи корсеты белеют, словно гордые цапли в дымчатом озере пышных юбок. Все это не важно. Надо идти вперед — быстро и спокойно, не думая ни о чем.

«Видишь ли, дочка, — говорила мама с ласковым нажимом. — Будучи сама выпускницей Школы Невест, куда я поступила по воле родителей, хотевших этого сильнее всего на свете, я часто думаю…»