Энн Райс - Гимн крови

— Нет, — сказала она. — Вы не можете просто уничтожить нас. Вы не станете это делать. Вы не сможете забрать наши бессмертные души. Вы не будете… Ты наша мечта, образец подражания во всем. Ты не сделаешь с нами этого. О! Я умоляю, сделай нас своими рабами, научи всему, что умеешь сам. Мы никогда не ослушаемся, мы научимся всему от тебя!

— Вы знаете закон, — сказал я. — Вы решили его нарушить. Вы думали, что сможете творить, что вам вздумается, оставаясь безнаказанными. И во имя меня вы убивали детей? Вы делали это в моем городе? Вы ничему не научились, читая мои книги. Не надо швырять их мне в лицо. — Меня начало трясти. — Вы думали, что я раскаюсь в содеянном ради вас? Мои ошибки не имеют ничего общего с этой мерзостью.

— Но мы обожаем тебя! — сказал мужчина. — Мы совершили паломничество ради тебя. Привяжи нас к себе, и мы переймем твое изящество, станем лучше, благодаря тебе.

— У меня нет для вас оправдания, — сказал я. — Вы приговорены. Все кончено.

Я услышал, как тихонько застонала Мона. На лице Квинна отразилась борьба.

Мужчина напряг тело, пытаясь высвободиться. Квинн держал его, обняв одной рукой за предплечья.

— Отпусти нас, — сказал мужчина — Мы покинем твой город. Мы предупредим остальных никогда не приходить. Мы будем свидетельствовать. Мы будем твоими благочестивыми очевидцами. Куда бы мы ни направились, мы будем рассказывать, что видели тебя, слышали предупреждение из твоих собственных уст.

— Пей, — сказал я Квинну. — Пей, пока ничего не останется. Пей так, как будто не делал этого раньше.

— Я ни о чем не жалею, — прошептал мужчина и закрыл глаза. Силы для борьбы покинули его. — Я исполнен любви к тебе.

Без колебаний Квинн схватил его за копну кучерявых волос, наклонил голову под нужным углом, скрутил кудри, пока не обнажилась шея и, закрыв глаза, вонзил зубы в артерию.

Мона созерцала сцену, как зачарованная. Потом резко развернулась к женщине. Жажда изменила ее лицо. Она была как в полусне и неотрывно смотрела на женщину.

— Возьми ее, — сказал я.

Женщина бесстрашно посмотрела на Мону.

— И ты, такая прекрасная, — четко и пронзительно произнесла бродяжка, — ты, такая прекрасная, ты пришла за моей кровью. И я дам тебе свою кровь, сейчас, я дам тебе свою кровь. Только пусть это длится вечность.

Она распростерла руки, руки, унизанные золотыми браслетами, в зовущем жесте шевельнув длинными пальцами. Мона двинулась ей навстречу, будто в трансе. Левой рукой она обняла лоснящееся тело женщины, смахнула волосы с правой стороны ее лица, наклонила гибкую фигурку, как ей было удобнее, и принялась насыщаться.

Я смотрел на Мону. Это всегда настоящее зрелище — питающийся вампир, мнимый человек, с зубами, вонзенными в плоть, с закрытыми, словно в глубоком сне, глазами, и нет других звуков, кроме трепета жертвы, даже пальцы неподвижны, когда вампир делает глубокие глотки, смакуя наркотический вкус крови.

Итак, она вступила на дорогу дьявола, причастившись этой беднягой, без борьбы и принуждения, подчинившись жажде.

Мужчина упал к ногам Квинна. Квинн пошатывался. Он отпрянул назад.

— Так далеко, — прошептал он. — Такой древний. Из Иерихона, можешь себе вообразить? И он создал их и ничему не научил. Что мне делать с сокровищницей образов? Как быть с воспоминанием о странной близости?

— Храни в себе, — сказал я. — Вместе с впечатлениями об удивительном, до тех пор, пока не почувствуешь необходимость ощутить все снова.

Я приблизился к Квинну, потом поднял с пола бесчувственное, расслабленное тело жертвы и отнес его в отделанную плиткой ванную комнату, оказавшуюся воплощением роскоши с огромной ванной, со всех сторон окруженной мраморными зелеными ступенями. Я бросил туда несчастного, и он бесшумно свернулся, как марионетка, которой обрезали нити. Его глаза выпучились. Он лежал, неподвижный слепок своего народа, коллекция бронзовых конечностей, золотого блеска украшений — сокровище, на подушке из черных волос.

В комнате я нашел Мону с жертвой, которая стояла на коленях. Потом Мона отшатнулась, и мне показалось, что сейчас она и сама упадет замертво, их тела и волосы переплетутся, но Мона встала и подняла женщину на руки.

Я кивнул. Она держала женщину по-мужски, одной рукой обхватив колени, другой — обнимая за плечи. Темные волосы заструились вниз.

— В ванную, к ее компаньону, — сказал я.

Мона с уверенным видом пронесла ее мимо и положила рядом с мужчиной. Женщина лежала, тихая и неподвижная, будто спала.

— Ее создатель был стар, — прошептала Мона, будто опасаясь их разбудить. — Он преодолел вечность. Иногда он помнил, кто он и что из себя представляет. Иногда нет. Он создал эту парочку, чтобы они помогали ему. Они дошли до всего сами. Они были очень жестоки. Они были жестоки ради удовольствия. Они бы убили детей в соседней комнате. Они бы оставили их трупы здесь.

— Хочешь поцеловать их на прощание? — спросил я.

— Я их ненавижу, — ответила она сонно. — Но почему они так красивы? У них чудесные волосы. Это было не их ошибкой. Их души могли бы стать прекрасными.

— Ты так думаешь? Действительно так думаешь? Ты не почувствовала их доброй воли, когда пила кровь? Не почувствовала мощного потока нового знания, когда поглощала их? И какой был высший смысл их существования, спрошу я тебя, кроме надругательства над невинными душами? Танцевать и слушать приятную музыку?

Квинн стал за Моной, слушая мои слова, и обнял ее. Она приподняла брови и кивнула.

— Смотрите, что я делаю, — сказал я. — И помните.

Со всей своей всепоглощающей силой я выпустил огонь.

Сделай же его милосердным, святой Лестат.

Секунду я видел контуры их костей в пламени. Жар обжег мне лицо и в этот миг, только в этот миг кости пошевелились.

Пламя взметнулось к потолку, опалив его, а потом сжалось, пока не пропало бесследно. Узор из костей исчез. Не осталось ничего, кроме черных жирных пятен в огромной ванной.

Мона ахнула. Ее щеки пылали после выпитой крови. Она шагнула вперед и впилась взглядом в черный пузырящийся жир.

Квинн лишился дара речи. Он был в откровенном ужасе.

— Так вот, что ты сделаешь со мной, если я захочу уйти, да? — спросила Мона севшим голосом.

Я был потрясен.

— Нет, моя дорогая куколка, — сказал. — Никогда. Даже если от этого будет зависеть моя жизнь.

Я снова выпустил огонь, направив его в маслянистые останки, пока не исчезли и они.

Итак, высокие грациозные длинноволосые танцоры больше не будут танцевать.

Я почувствовал легкое головокружение. Я обуял свои силы. Меня мутило. Я отрекался от собственной мощи. Я собрал всю волю, чтобы сконцентрировать энергию в своей телесной оболочке.