Ирина Лобусова - Монастырь дьявола

В нашем поселке жила Любка. Это была очень красивая девчонка лет 20-ти. Любка одевалась по городскому, красила губы и когда-то жила в городе. Она производила убийственное впечатление на всех местных мальчишек – все поголовно были в нее влюблены. В поселке Любку не любили, и не только потому, что она не была местной (Любка жила в поселке у своей одинокой тетки, родители ее были из города, но умерли оба довольно давно). Местные сплетницы говорили про Любку, что она гулящая. Я еще не понимал, что означает это слово (да мы мало что вообще понимали), но мне казалось, что все остальные женщины просто завидуют ей. Уж очень она была хороша! В тот день я сбежал с последнего урока в лес. И в лесу, на поляне, я внезапно услышал голоса за кустом.

У меня было свое любимое место: валун в зарослях возле реки, место уединенное, потаенное, и я просиживал там часами, словно прятался от всех. Так вот: в тот день я сидел на своем валуне и смотрел в воду, когда услышал за спиной голоса в кустах. Нет, это было совсем не то, что вы подумали. Не любовная парочка, которая решила уединиться в лесу. Голоса напоминали плач. Всхлипы… Я прокрался и выглянул сквозь ветки. На поляне стояли Любка и высокий бородач, колдун. Любка горько плакала и прижимала к лицу платок. А бородач положил ей руки на плечи и все говорил, говорил без конца…. Мне показалось, что его голос похож на усыпляющее бормотание. Внезапно мне стало очень страшно. Почему? Я не смог бы объяснить. Картина была очень мирной, в ней не было ничего пугающего, но внезапно я почувствовал ужас, как в тот момент, когда увидел на стенах иконы… А, разглядев глаза колдуна, я вдруг получил реальное объяснение моему ужасу. Его глаза горели еще большим огнем, чем раньше. Мне даже показалось, что они стали красными. Жуткие, не человеческие глаза. Но Любка прижимала к лицу платок и глаз его не видела. Я прокрался еще ближе – так близко, что мог слышать их слова. Бородач сказал: «помни, другого выхода у тебя нет. Сегодня в полночь я зайду за тобой». А Любка, плача, ответила: «Все равно у меня нет и другой надежды». Он вложил что-то ей в руку (какой-то металлический предмет) и ушел. Любка тут же пошла в противоположную сторону. Полночь, сегодня ночью…. Несомненно, что-то должно было произойти! Я не знал, о чем плакала Любка, и что связывало ее с бородачом, но понял, что это что-то серьезное. И я принял решение: ночью побежать к дому Любки и посмотреть, что произойдет дальше.

Разумеется, я осуществил свое намерение. Вылез через окно и прибежал к ее дому далеко до полуночи. Я ждал достаточно долго, до тех пор, пока не увидел четверых мужчин в черном (в том числе и колдун), входивших в ее дом. Они вошли, побыли внутри несколько минут, и, наконец, вышли. Когда они вышли, с ними была Любка, и все выглядело так, как будто они выводят ее из дома. Двое держали ее крепко под руки, один шел сзади, а высокий бородач – впереди, указывая дорогу. Прижимаясь к домам, тайком я шел за ними. Внезапно из-за облака вышла луна. Я увидел, что руки Любки крепко связаны веревкой и эти двое действительно ее ведут. Когда ее завели в дом, я бросился к той щели в окне, через которую смотрел раньше, но щель была закрыта. Жуткий был момент! Я метался, как бешенный, под всеми окнами, бегал в ужасе вокруг дома, пока не нашел, наконец, крошечную щелочку в окне – рядом с тем, которое от меня закрыли. Теперь, наконец, я мог видеть всю комнату, видеть происходящее в ней.

Четверо мужчин стояли вокруг стола и пели странный речитатив, показавшийся мне тарабарским… На столе горели шесть черных свечей. А напротив стола две женщины помогали раздеваться Любке. Руки ее по-прежнему были связаны. Любка разделась догола. Одна из женщин принесла еще одну веревку и связала ей ноги. Вторая убрала свечи со стола. Четверо мужчин подняли Любку на руки и положили на стол, на спину. Ей на лицо положили черное перевернутое распятие, вымазанное чем-то красным. Теперь женщины, тоже встав в круг, пели вместе с мужчинами. Высокий бородач вынул из-под стола стеклянный сосуд, наполненный красным, вынул из него какую-то палочку и стал чертить на голом теле Любки непонятные красные знаки. Все запели еще громче. И вдруг… Вдруг прямо из Любкиного живота вспыхнул огонь! Это было страшное пламя желто-красного цвета, а внутри словно корчилась человеческая фигурка… Человек заживо горел в огне… Я упал на снег. Волосы на моей голове шевелились от ужаса. Скорченная фигурка в пламени словно стояла перед моими глазами, и я не мог избавиться от этого жуткого зрелища. Мне даже казалось, что я слышу страшный человеческий вопль… Я не помню, как добежал домой. Я очнулся у себя в комнате, под одеялом, куда я залез прямо в одежде, и так просидел до утра, стуча зубами от ужаса… Надо ли говорить, что с тех пор я прекратил свои ночные прогулки. Прекратил навсегда. А к проклятому дому не подходил даже близко. На следующий день я встретил Любку на улице, когда возвращался из школы. Она выглядела как обычно и приветливо помахала мне рукой. Я же шарахнулся от нее в сторону, и бегом помчался к своему дому.

А к вечеру этого дня умерла жена нашего председателя. Молодая женщина 38 лет умерла просто так, без особых причин. Она никогда не болела ничем серьезным, была полной, цветущей. Вечером, встав с дивана, упала замертво на пол. Ее тело увезти в город, но никто не мог определить причину смерти. Кажется, написали «сердечный приступ»… А ровно через месяц после смерти жены председатель женился на Любке. Любка к тому времени заметно располнела – она ждала ребенка. Я никому не рассказывал о том, что видел той ночью, и наотрез отказался следить за обитателями того дома вместе с другими мальчишками.

А еще через полгода произошла чудовищная трагедия. Любка родила ребенка от своего председателя, мальчика. Когда ее привезти из города (из роддома) домой, она взяла новорожденного на руки и вместе с ним утопилась в реке. Это произошло ночью. И в ту же самую ночь страшный дом на отшибе вспыхнул от неизвестной причины. Он горел до самого утра, полыхая ярким пламенем, и пожар никак не могли потушить. Утром на пепелище нашли один обгоревший труп. Чей это труп, никто не мог определить. Но по ночам бабки шепотом передавали друг другу, что это был труп колдуна – высокого бородача. Когда я вырос, я немного разобрался в этой истории. Хотя никому не рассказывал – ведь я давно уехал из поселка, а моя мать умерла много лет назад. Обитатели дома были членами какой-то сатанинской секты. Высокий бородач, скорей всего, действительно был колдуном. Любка гуляла с женатым председателем и забеременела от него. В те годы родить ребенка без мужа, да еще в деревне, было страшным позором. От такой женщины отвернулась бы вся деревня. Она стала бы изгоем. Положение Любки было отчаянным. Сделать аборт она наверняка опоздала. И тогда, вспомнив разговоры местных сплетниц, она обратилась за помощью к колдуну. Члены секты отслужили черную мессу и наслали смерть на жену председателя. Очевидно, та фигурка в пламени, которую я видел, символизировала жертву, которая была обречена. Взамен Любка пообещала им либо свою душу, либо своего младенца. Скорей всего, второе. Но, когда ребенок родился, она раскаялась в своем поступке и убила себя вместе с ребенком, чтобы его спасти. А дом вспыхнул оттого, что договор с дьяволом не был выполнен. Либо Бог принял ее жертву, раскаяние, и покарал сатанистов. А вспомнил я все это потому, что здесь на стенах висят точно такие же иконы, как я видел в том доме. Есть такие воспоминания, которые остаются с человеком на всю жизнь. И я точно знаю, где висят такие иконы. Они висят в храме сатаны.»