Ночь, когда Серебряная Река стала Красной (ЛП) - Морган Кристин
"Чушь. Максимум семь".
"Да? Ставим сотню?"
"Очень хорошо. Сотню."
"Ну вот, черт возьми, мы и поговорили!"
Все это время бедный полудурок Чарли дрожал на столе, уткнувшись лицом в стол и закрыв глаза, как будто он мог сделать так, чтобы они его не видели, потому что он их не видит. Он дернулся в ремнях, когда Гас хлопнул его по плечу.
"Ладно, парень, я поставил на тебя хорошие деньги, так что не подведи меня. Ты можешь говорить? Отвечай, если можешь говорить".
"Я хочу спать", - пробормотал Чарли.
"Скоро все будет готово. Вот так."
"Тот же самый рубильник", - предложил Бертран. " Последовательно, чтобы не исказить результаты."
"Нет, я подумал, что для разнообразия отрублю ему голову ножом для масла", - сказал Гас. "Конечно, тем же чертовым ножом. Ты просто следи за своими карманными часами".
"Тик-так. Здорово."
Еще один звук, еще один удар, еще один хруст костей и срезание плоти, и вот уже голова бедняги Чарли плюхается в другое ведро для посуды. Бедную голову Чарли вытащили за волосы и держали в воздухе перед ожидающим взглядом Гаса. Растерянные глаза Чарли моргали, рот был опущен и опечален.
"Ты слышишь меня, мальчик? Скажи что-нибудь, если ты меня слышишь. Чего ты хотел? Лечь в постель?"
"Бух... " Пузырь слюны набух и лопнул на его губах.
"Черт возьми, Бертран, ты это видел? Он заговорил!" Гас похлопал Чарли по щеке. "Вот это мальчик! Черт возьми!"
Уголки рта Чарли слегка дернулись, как будто даже эта абсурдная похвала в этот чудовищный момент стоила благодарной улыбки. Затем все признаки жизни, света и разума, какими бы мутными они ни были, улетучились из него вместе с остатками крови, густо сочившейся из его шеи.
"Одиннадцать! Одиннадцать, по крайней мере; я считал!" - кричал Гас.
"Восемь секунд, по моим часам."
"Восемь, чушь!"
Они начали спорить, препираться. Тревис решил, что надеяться на то, что они сойдутся в поединке, слишком много. Так же как и надеяться на спасение или помощь.
Черт, но почему он должен хотеть спасения? Прожить остаток жизни вот так? Беспомощным и парализованным? Нуждающимся в постоянном уходе? Не имея возможности покормить себя, вытереть себя?
Нет, лучшее, на что он мог надеяться, это месть, но даже эта надежда казалась слабой. Он был чертовым шерифом! Все, что он знал, остальные жители Сильвер-Ривер могли быть уже мертвы.
"Отлично", - сказал Гас; Тревис, очевидно, пропустил часть их разговора. "Разделим разницу, пусть будет пятьдесят. Мой ри-тард продержался дольше".
"Отлично. Пятьдесят есть, но я буду благодарен, если ты не станешь и дальше ущемлять пунктуальность моего хронометра".
"Отлично."
Пятьдесят долларов перешли от Бертрана к Гасу. Затем, равнодушно вытерев окровавленное лезвие тесака, Гас подошел к третьему столу. Он оскалился в злобной ухмылке в сторону Бертрана.
"Двойка или ничего?"
"Ха, говорю, ха".
"Ты на это замахнешься", - прошептал Тревис изо всех сил.
"Как будто мы не слышали этого раньше. А теперь, позволь мне просто немного сдвинуть твою голову в эту сторону... ...не хотелось бы, чтобы ты промахнулся и пролетел по половицам".
"Если только мы не поставим девятку", - сказал Бертран.
Гас засмеялся. "Может быть, в следующий раз. Всегда нужно находить новые способы, чтобы было интересно!"
Он пытался отгородиться от них, пытался игнорировать их. Пытался игнорировать ощущение грязных, жирных, липких от крови пальцев, когда Гас расчесывал его волосы, обнажая шею... лучше бы по его коже ползали черви и тараканы, чем это отвратительное прикосновение. Хуже всего было, когда пальцы прошли ниже того места, где его пронзила трость Бертрана... Он знал, что они там, но чувствовал лишь онемение и смутное давление.
"Последние слова, констебль?" вежливо поинтересовался Бертран. "Или вы могли бы предоставить нам более подробный отчет о ваших переживаниях через несколько секунд? Будучи более крепкого телосложения и интеллекта, чем эти другие, я думаю, что вы могли бы прояснить ситуацию с большей ясностью".
"Черт возьми, Берт, если ты предпочитаешь заговорить его до смерти, так и скажи".
Тревис закрыл глаза и принял стоическое выражение лица, не желая доставлять им ни малейшего удовольствия. Однако он не мог заткнуть уши или закрыть остальные органы чувств. Он услышал, как Гас поднял тесак. Край стола царапнул его подбородок. В нос ударила вонь крови и развороченных кишок.
Его собственных кишок?
Он услышал треск отточенной стали, стремительно проносящейся по воздуху. Услышал хруст, почувствовал толчок и резко упал.
Мир перевернулся. Он втянул воздух, или попытался втянуть. Его глаза снова открылись, показав ему вращающееся пятно в безумном ракурсе. Твердая поверхность ударила его по макушке. Все качнулось и покачнулось.
Шел ли дождь? Теплый дождь, мокрый и ... красный.
Он приложился к правому уху, но не успел он прояснить сознание, как грязные пальцы снова настигли его.
Он зарылся в волосы, схватил их в охапку, поднял голову... повернул ее... повернул так, что оказался лицом к лицу с Гасом. Совсем близко и лично. Слишком близко. Слишком близко.
"Ну что, мистер законник?"
Тревис моргнул. Он увидел Бертрана, пристально наблюдающего за происходящим, с карманными часами в одной руке и ручкой в другой. Он видел три стола, три безголовых тела, кровь.
Одно из тел выглядело слишком знакомым, хотя он никогда раньше не видел его - или не ожидал, или не хотел увидеть под таким углом.
"Ну?" повторил Гас. "Какие-нибудь просветления или озарения для нас?"
Тревис плюнул ему прямо в глаз.
Затем он снова упал, кувыркаясь, когда Гас бросил его.
Последнее, что он услышал перед ударом и чернотой, были слова Бертрана: "Боже, Боже... Гас, старина, кажется, у нас новый рекорд".
4 Сцены резни
Самое забавное в утоплении младенцев, по мнению Таббера, было то, что они становились чертовски растерянными.
Особенно когда он их несколько раз вытаскивал из воды в процессе. Держал их под водой, вытаскивал наверх, смотрел, как они барахтаются и брызгаются. Все возмущались, не понимая, что, черт возьми, происходит.
Старики тоже, если они были достаточно дряхлыми. Но дети, дети всегда вызывали у него такую усмешку!
С детьми тоже было легче справиться. Старики могли быть задиристыми в трудную минуту. Даже настолько запутавшиеся от слабоумия, что забывали собственные имена, или настолько измученные артритом или другими недугами, что можно было подумать, что они будут рады уйти, но когда дело доходило до драки, они иногда дрались как вздорные черти.
Дети никогда не дрались. У них еще не было понятий самозащиты, самосохранения. Им это даже в голову не приходило. Они просто не могли понять, и это его забавляло. Каждый раз.
Этого он забрал из колыбели, пока Шайло и Джесси занимались остальными членами семьи пекаря. Это был маленький херувимчик, пухленький и розовый, с милым пельменным личиком. Пахло от него, как от свежего пахтового печенья. И спал он тоже как ангел, блаженный и безупречный, видя свои детские сны о молочных сиськах и колыбельных. Спал, даже когда он взял его на руки, пеленая одеялами и всем остальным.
Суетился немного, не более того. На мгновение от волнения ее розовый ротик скривился и издал слабый жалобный стон. Затем большой палец нашел рот, и он вернулся в страну детских грез.
Конечно, он понимал, что брать его из дома - это риск. А тащить его через весь город - еще больший. Лучше было сделать это там и тогда. На кухне стояла ванна, вполне пригодная для мытья.
