Галина Островская - Талисман жены Лота

Она бросила ворошить эту ветхозаветную тему как только вспомнила... прописную истину – Приказы Свыше надо выполнять!!.

Она не будет больше сопротивляться своему чувству. Оно – даровано. И будь что будет!

Ласки гиены

Старик, казалось, спал. Его костлявая голова с вытянутыми перламутровыми раковинами ушей была низко опущена.

Вошел Вульф, осторожно. Подошел к Старику, поправил плед на его ногах, заглянул в задушенные болью зрачки.

– Вульф, – прохрипел старик. – Ты узнал ее?

– Да, – ответил племянник. – Да, у профессора Джорджа Барра она описана. Это она.

Старик шелохнул восковой рукою. Жест был отрицательный. Вульф удивленно посмотрел на дядю, не понимая значения жеста: он, Вульф, практически никогда не ошибался в оценке раритетов. И дядя – тоже. С чем он не согласен?

– Я уверен, – сказал Вульф мягко, с тревогой глядя на Старика.

– Это она... Мы не должны... больше...

Старик захлебнулся в хрипе.

Запертые в замкнутом кругу старинных часов хищницы-цифры взмахнули острыми крыльями.

Вульф схватил колокольчик с самшитовой ручкой и сильно тряханул им. Дверь мгновенно раскрылась и на полных ножках, вырезанных искусной рукой природы, к мужчинам засеменило дивное чудо – маленькая служанка с широко распахнутыми узкими глазами. Это чудо белыми лепестками ручек быстро повернуло тяжелое инвалидное кресло и покатило его осторожно и быстро в спальню.

...Спину Вульфа неприятно скребла пустота. Он взял со стола гравюру, доставшуюся ему вчера, лупу, сел напротив окна, в котором тихо дрейфовала беспарусная золотая ладья солнечного света, и снова принялся рассматривать средневековую матрицу.

...Будто боясь обжечься...

Он смотрел на штихельные борозды, игольные ниточки – на чуть грубоватый многофигурный рисунок.

...Немецкие кирхи острыми шпилями протыкают металлическое небо...

...Нарядные фигуры простолюдинов пустыми глазами смотрят на разложенный костер...

...Любопытство морщит затылки знати...

...Из детских носишек текут сопли и никто их не вытирает...

Вульф тщательно протер лупу и вновь навел ее на гравюру.

...Жидкий строй молоденьких солдат. Один – совсем мелкий...

...Кто-то поодаль... Шелка и кружева одежды... Резко очерченные ноздри... Взгляд, упершийся в веревки на ногах молодой женщины, приговоренной к публичному сожжению... Он... он будто бы хочет распутать... этим взглядом своим... грубые узлы... Странный взгляд...

Лупа снова обернулась к толпе.

...Солдаты. Тот, что совсем маленький, разинул рот...

...Жирная торговка скрестила короткие руки на животе...

...Как тарантул в брюхо священника вцепился ажурный крест...

– Замечательная работа!

Стеклянный глаз лупы переместился к веревочным узлам на щиколотках ведьмы.

...Босые ноги, вспухшие коленки, изорванная пыточными инструментами кожа... Их еще не коснулась огненная гиена. Женщине – еще больно. Ей – тоненькой, почти обнаженной, совсем юной. Ей больно даже от хворостины, вонзившейся в живот...

– Какая работа!

...В черно-серебряную шапку облака над костром вцепились зловещие птицы-демоны. На шпиле кирхи – еще одна адская тварь. Огромная. Ее железный корпус направлен... Да, он направлен на знатного господина в венецианских кружевах, в ладони у которого...

– О, Господи!

Вульф отложил подарок полоумной старухи и закрыл глаза.

Гравюра продолжала смотреть ему в душу. И – пытать.

– Ты узнал ее? – вопрошал тихий далекий колокольно звучащий голос.

– Да, это она, – упрямо кивнул молодой немецкий аристократ. – Я проверил. Гравюра подлинна.

Правую ногу свела судорога.

– Ты узнал ее? – спросила заботливо Боль.

– Я не видел ее лица...

Боль всосалась пиявкой в мозг.

– Ты понял, что это – она?

– Она не похожа, – прошептал Вульф.

Боль усмехнулась.

– Это неважно. Ты понял, что это она?

– Я не могу в это верить.

Ржавыми щипцами сжало голени. Железная пасть их все выше и выше закусывала ноги, пробираясь к паху.

– Посмотри! – приказала Боль и ушла.

Вульф опустил глаза на гравюру.

В ворохе хвороста, привязанная, беспомощная, нежная – стояла она.

Очень похожая на мюнхенскую незнакомку.

И на Аглаю сегодняшнюю – теплую, заснувшую у него на руках женщину, которую он как драгоценность опустил на скользкий атлас покрывала...

В золоте глаз гнездилась мука.

И – как мог художник передать это!? – сияла любовь.

Из-под рваной холщовой рубашки выглядывала маленькая грудь, на которой чернела косая рана. Светлые длинные волосы были спутаны, и ветерок относил их от изнуренного безнадежностью лица.

Вульф сглотнул слюну, выпрямился.

Зазубренный серп резанул поясницу. Сквозь черноту в глазах приплыл вопрос:

– Ты узнал ее?

– Да... Узнал.

Боль дважды резко воткнула грязные резцы в сердце и отступила.

...Два часа Вульф ходил по улицам Яффо, загаженным ореховой скорлупой мелких дрязг и недобрыми шкурными взглядами.

Узнанное рогатиной распирало нутро.

Да, преданная огню женщина похожа на Аглаю.

Хотя... Похожесть эта сама по себе ни о чем не свидетельствует: на карусели физиономических типов крутится много всего одинакового, и всегда есть кто-нибудь, напоминающий другого.

Пусть и тот, что стоял в стороне и смотрел на скрученные веревками ноги женщины, имеет четкие родовые черты его предков. Точнее – его самого. Это тоже может оказаться случайностью.

Но талисман на ладони человека? Гравер с какой-то особой тщательностью вырезал его. Три пластины, магические прорези в углах, специфические крепления... Их родовой талисман, который невозможно было ни подделать, ни украсть: смерть настигала пытавшихся совершить это на месте. Оберег, который в обход всех вероятностей и невероятностей оказался сейчас у этой русской?..

Это – случайность?!!

...К вечеру Вульф вернулся в дядюшкин особняк, прошел в столовую. Фаруда, суровая, как ветер пустыни, громыхала там посудой.

– Фаруда, – позвал ее молодой хозяин.

Ливийка молчала.

– Фаруда, что с дядей?

– Еще не сейчас, – ответила служанка, так и не повернувшись.

– Ему легче?

– Он пролежит три дня. Дальше – не знаю.

Служанка резко повернулась и сыпучий песок ее слов полетел в лицо молодому хозяину:

– Я тебе говорила, не давать денег этой прокаженной. Говорила? Ты зачем сам туда пошел и зачем эту гойку с собой повел, скажешь? Эта жаба старая еще собралась с тобой поиграться, не знал? У нее для тебя еще один подарочек приготовлен был!

Вульф спросил неестественно тихо: