Михаил Анохин - Проклятая повесть

Рукопожатие Лялькина было крепким, а нажатие большого пальца на тыльную сторону ладони чувствовалось и после ухода собеседника. Битюгин не раз и не два в течение беседы непроизвольно потирал это место.

После общих фраз Лялькин спросил:

– Вы мою лекцию, наверное, по полочкам разложили? – и не дожидаясь ответа Битюгина, уточнил: – Это очень поверхностное изложение существа дела, так сказать, для публики, – и тут же процитировал апостола Павла из «Послания к Коринфянам»: – «Мудрость же мы проповедуем между совершенными».

– Вот как? – удивился Битюгин. (Удивился потому, что услышал цитирование из Евангелия. Нужно сказать, что Лев Петрович, несмотря на свое недавнее крещение, не был силен в религиоведении, хотя и читал Евангелие). – Это что: еще одна неохристианская секта?

– Мир един, а описание его различно. Существующий дуализм мира, разделение его на «черное» и «белое», на «добро» и «зло» должно быть изжито и уже изживается.

– Вы тогда, Геннадий Петрович, на лекции, упоминали о какой-то организации…

Лялькин проигнорировал вопрос профессора:

– Вы умный человек, неужели Вы всерьез верите, что Господь создал Вселенную шесть с небольшим тысяч лет тому назад и за это время «племя адамово» успело «наполнить» землю и так согрешить перед Всевышнем, что тот уничтожил всех, кроме Ноя, а потом народ снова расплодился, да не как попало, а по расам…

– Это вопрос веры, – ответил Битюгин, – а вера не нуждается ни в доказательствах, ни в научных обоснованиях. К тому же, как утверждает христианство – дни Бога – это не дни и годы человека.

– Простите за вопрос, профессор: Вы верующий человек?

Вопрос и впрямь был непростым, в каком-то смысле бестактным, но для Льва Петровича еще и мучительным по той простой причине, что он сам не знал точного и однозначного ответа на него. Душа его жаждала веры, а сознание, привыкшее к рационализму, к фактам и логике, все время спрашивала.

– Голубчик, на этот вопрос разрешите не отвечать, – Битюгин встал из-за стола и прошелся по кабинету, собираясь с мыслями.

– Что касательно происхождения рода людского, то в логике существующей научной парадигмы, фактов археологических и так далее нужно признать, что роду человеческому не одна сотня тысяч лет. Но вот, что хочу дополнить к сказанному: наука не может ни доказать, ни опровергнуть основ веры.

– Вы ортодокс, профессор. Между тем была и есть наука, которая все объясняет, все расставляет на свои места. Она древнее писаной истории.

– И что эта за наука такая? – Битюгин попытался вложить в эти слова как можно больше иронии.

– Я бы не взялся вот так, прямо, здесь дать ей название. Вы, профессор, что-нибудь слышали о тайнах ордена тамплиеров и розенкрейцеров?

– Насколько я знаю это, наследники мистиков Востока, порождение крестовых походов христианской Европы. Смесь древних гностиков и еврейских мистиков.

– Зараза, занесенная в лоно истинной религии… – подхватил Лялькин.

– В каком-то смысле, так. – Согласился Битюгин.

– А Вы слышали, о такой секте в России, как голбешники?

Битюгин развел руками:

– Откуда, голубчик!

– Дело в том, что все тайны орденов тамплиеров, розенкрейцеров и голбешников-старообрядцев сходились в одной точке, и эта точка – Тибет.

Он, как хороший актер выдержал паузу и продолжил:

– Эта горная система пережила не один мировой катаклизм. Пережила, по крайней мере, три общемировые цивилизации, и там, в недрах неприступных скал, существует центр, организующий и направляющий нашу цивилизацию.

– Ну, голубчик… это, это с позволения сказать, из области сказок, легенд типа Атлантид, Лемурий, Шамбал. Нынче и Тибет, и прочие места, исхожены, отсняты на пленку, в том числе из космоса…

– Хорошо, а НЛО? А прочие, так называемые чудеса?

Битюгину ничего не оставалось делать, как снова развести руками и тут его посетила мысль – рассказать Лялькину об Адамове. Почему так произошло, Битюгин не мог понять, но так получилось.

Геннадий Петрович с нескрываемым интересом выслушал Битюгина и на минуту задумался. Задумчивость его была вызвана одним обстоятельством: дело в том, что однажды наставник-гуру обмолвился о том, что «инопланетные цивилизации в целях улучшения качества людей, населяющих планету, изберут особую форму воздействия на них».

При этом ссылался на свидетельства «контактеров» и на собственный опыт выхода в астрал, но ничего более конкретного не сказал. Лялькин подумал: что вполне возможно, что рассказ об Адамове имеет какое-то отношение к этому. Он вспомнил расхожую среди оккультистов легенду о «людях-зеркалах» и решил, что не будет особого вреда для него, если расскажет вкратце о ней легенде. Лялькин был тщеславен, и признать, что он чего-то не знает, было бы выше его сил.

– Есть любопытная теория, профессор, которую я вычитал в одной старой книжке. В кратком изложении этой теории о «Человеке-зеркале» утверждается, что люди, практически все, отражают от себя поток эмоций. Но не всю: часть её поглощается самим человеком, рассеивается в нем, в органах и тканях, и, таким образом, скажем так, «излученная» или «испущенная» эмоция угасает.

Кстати говоря, поглощением эмоций в этой теории объясняются факты некоторых заболеваний – таких, например, как язва желудка. Однако есть «люди-зеркала», которые отражают от себя весь эмоциональный поток. Утверждается, что бывают такие «люди-зеркала», которые за счет собственной энергетики усиливают эти отраженные эмоции.

Лялькин много чего не договаривал профессору, много чего утаивал, и утаивал самое существенное – такое, во что сам мало верил. Слушая рассказ об Адамове, он с затаенной ревностью думал:

– Неужто время пришло? Неужели это они…

– А вы, как считаете? – Битюгин, непроизвольно потирая тыльную часть правой руки.

– Как курьез. Ваш рассказ, профессор, об Адамове заставил меня припомнить когда-то прочитанное.

– Но вы же представитель той, самой древней науки, которая «все объясняет»? Вот и объясните…

– Посвященным, профессор, посвященным! Однако же я уже и так злоупотребил вашим временем.

Лялькин встал и сделал вид, что собрался уходить, но остановился на полпути.

– Сказать по правде, я напросился к вам с чисто утилитарной целью и прошу великодушно извинить меня. Павел Сергеевич Колотушкин сказал, что вы хорошо знакомы с настоятелем храма Иоанна Воина отцом Василием.

Битюгин промолчал, замкнулся. Вспыхнувшая вначале настороженность не прошла – напротив, после упоминания его исповедника, благочинного отца Василия, она усилилась. Причина этой настороженности ускользала от Битюгина. С одной стороны, ему было интересно слушать этого, неглупого человека, а с другой давила нарастающая тревога, словно он перешагнул ограждение, несмотря на табличку с надписью: «Стой! Заминировано!».