Гильермо Дель Торо - Штам. Начало

— Должны быть мухи, — продолжал Эф. В свете прожекторов было видно, что воздух над трупами абсолютно чист, если не считать одного-двух ленивых мотыльков. — Почему нет мух?

После смерти человека бактерии пищеварительного тракта, ранее жившие в мире и согласии с человеческим телом, начинают заботиться только о себе. Сначала они принимаются за кишки. Потом проедают себе дорогу в брюшную полость и набрасываются на внутренние органы. Мухи могут улавливать газы, выделяющиеся при разложении трупа, на расстоянии до полутора километров.

В ангаре были разложены двести шесть мушиных обедов. Казалось бы, насекомые должны были слететься со всей округи.

Эф направился к двум офицерам, которые застегивали молнию очередного мешка, перед тем как отнести его к рефрижератору.

— Подождите, — остановил он их.

Офицеры выпрямились, а Эф опустился на колени и расстегнул молнию, снова явив свету покоившийся там труп.

В мешке лежала девочка, которая умерла, держа мать за руку. Эф безотчетно запомнил местоположение этого трупа на полу ангара. Умерших детей запоминаешь всегда.

Светлые волосы плоско прилипли к голове. В ямке на шее лежал медальон в виде улыбающегося солнышка, прикрепленный к черному шнурку. В белом платье девочка выглядела почти как невеста.

Офицеры переместились к следующему мешку. Нора подошла к Эфу и стала наблюдать, что он делает. Затянутыми в перчатки руками Эф осторожно прикоснулся к голове девочки и повертел ее из стороны в сторону.

Трупное окоченение наступает примерно через двенадцать часов после смерти и в дальнейшем держится от двенадцати до двадцати четырех часов — сейчас прошла примерно половина этого срока, — пока в мышечных волокнах не понизится возросшая было концентрация ионов кальция, лишающая их гибкости. Потом тело вновь становится мягким.

— Гибкость сохраняется, — отметил Эф. — Никакого окоченения.

Он взялся за плечо и бедро девочки и перевернул ее на живот. Расстегнул пуговицы платья сзади, обнажив поясницу и спину с маленькими бугорками позвонков. Кожа была бледная, чуть тронутая веснушками.

После того как останавливается сердце, кровь продолжает наполнять сосудистую систему. Стенки капилляров, толщиной всего в одну клетку, вскоре не выдерживают давления и лопаются, выплескивая свое содержимое в окружающие ткани. Эта кровь скапливается в нижней, так называемой «зависимой» части тела (зависимой от того, в каком положении лежит труп) и быстро свертывается. Считается, что синюшность становится явной примерно через шестнадцать часов после смерти.

Этот срок тоже давно прошел.

Девочка умерла сидя, потом труп положили на спину. В связи с этим Эф ожидал, что скопившаяся в тканях кровь окрасит нижнюю часть спины в темно-фиолетовый цвет.

Он окинул взглядом ряды мешков.

— Почему тела не разлагаются, как им положено?

Эф вновь перевернул девочку на спину, большим пальцем руки оттянул веко ее правого глаза — это движение было у него заучено до автоматизма. Роговица помутневшая; склера — белочная оболочка глаза — сухая. Все, как и следовало ожидать. Эф осмотрел кончики пальцев правой руки девочки, той, которую она вложила в руку матери, — подушечки были слегка сморщенные: результат обезвоживания. Опять-таки ничего необычного.

Вот только синюшность. Точнее, ее отсутствие…

Эф сел на пятки и некоторое время не двигался, размышляя. Противоречивость картины ставила его в тупик. Потом он просунул большие пальцы рук между сухими губами девочки. Когда нижняя челюсть отошла от верхней, девочка словно выдохнула: это вышел газ, скопившийся во рту и верхней части горла.

В полости рта Эф поначалу не увидел ничего странного, но все же просунул внутрь палец и придавил язык, чтобы проверить его на сухость.

Нёбо и язык были действительно сухие и совершенно белые, словно вырезанные из слоновой кости. Этакое анатомическое нэцке. Язык обрел жесткость и неожиданным образом стоял торчком. Эф отодвинул его в сторону, чтобы посмотреть, что под ним, там тоже все было сухо.

«Сухо? Обескровлено? — подумал он. — И что же дальше?» В памяти всплыло: «Тела обескровлены… в них не осталось ни капли крови».[26] А если эта строчка не так запомнилась, то вот другая — из телесериала «Мрачные тени» Дэна Кертиса,[27] шедшего на экранах в начале 1970-х:

«Лейтенант… эти трупы… они… они обескровлены!» И — органная музыка.

Усталость давала себя знать. Ухватив жесткий язык девочки большим и указательным пальцами, Эф направил луч фонарика в белое горло. Оно выглядело как нечто гинекологическое. Порнушное нэцке?

И вдруг язык шевельнулся. Эф дернулся назад, вытащил изо рта пальцы.

— Господи Иисусе!

Лицо девочки оставалось маской смерти, губы по-прежнему были слегка разомкнуты.

Стоявшая рядом Нора вздрогнула.

— Что это было? — спросила она.

Хотя пальцы были в перчатках, Эф все равно вытер их о брюки.

— Просто рефлекс, — сказал он, вставая.

Еще какое-то время Эф смотрел на лицо девочки, а когда больше не мог смотреть, наклонился и застегнул молнию, отрезав покойницу от окружающего мира.

— Что это могло быть? — спросила Нора. — Что-то такое, что замедлило разложение тканей. Эти люди мертвы…

— Во всех смыслах. Вот только не разлагаются. — Эф встревоженно покачал головой. — Мы не можем задерживать их транспортировку. Самое важное — это доставить тела в морг. Проведем вскрытия. Может, эта история будет понятнее, если взглянуть на нее изнутри.

Он заметил, что Нора смотрит на ящик с резной крышкой, который стоял на полу ангара несколько в стороне от разгруженного багажа.

— Вряд ли. В этой истории вообще ничего не складывается.

Эф перевел взгляд вверх, на огромный самолет, возвышавшийся над ними. Ему захотелось вновь подняться на борт. Что-то они упускали. Ответ должен быть там.

Однако не успел Эф сделать и шага, как увидел, что в ангар вошел директор ЦКПЗ Эверетт Барнс в сопровождении Джима Кента.

Барнсу было за шестьдесят, и выглядел он по-прежнему как сельский доктор с далекого Юга, где когда-то и начинал. Служба здравоохранения США, частью которой были Центры по контролю и профилактике заболеваний, когда-то принадлежала военно-морским силам, и хотя Служба давно уже оформилась в самостоятельное ведомство, многие высшие чиновники ЦКПЗ тяготели к военной форме, не исключая самого директора Барнса. Налицо было явное противоречие: с одной стороны — деревенский, очень домашнего вида джентльмен с седой козлиной бородкой, а с другой — отставной адмирал в приталенном кителе цвета хаки с цацками на груди. Более всего он напоминал полковника Сандерса,[28] нацепившего боевые награды.