Дин Кунц - Что знает ночь?

И только по субботам им разрешалось спать сколько угодно и завтракал каждый когда хотел. Разумеется, если та тварь в зеркале была такой враждебной, как предполагала Минни, они могли не дожить до субботы и, соответственно, остаться без завтрака.

— Может, нам сказать маме и папе? — предложила Наоми.

— Сказать что?

— Что-то живет в нашем зеркале.

— Ты им и скажи. Надеюсь, в дурдоме тебе понравится.

— Они поверят нам, если увидят.

— Они не увидят, — предсказала Минни.

— Почему не увидят?

— Потому что оно не хочет, чтобы они его видели.

— Так может быть в книге, а не в реальной жизни.

— Реальная жизнь — тоже книга.

— И что это означает?

— Ничего это не означает. Так оно и есть, ничего больше.

— И что же нам делать?

— Я думаю.

— Ты уже думала.

— Я все еще думаю.

— Грецкий орех! Почему я должна ждать, пока какая-то восьмилетняя девчонка решит, что нам делать?

— Мы обе знаем почему, — ответила Минни. Стул под ручкой дверного шкафа не выглядел таким крепким, как хотелось бы Наоми.

— Ты ничего не слышала?

— Нет.

— Ты не слышала, как поворачивается ручка?

— Ты тоже не слышала, — ответила Минни. — Ни сейчас, ни те девять раз, когда думала, что слышишь.

— Не я думаю, что стая летучих мышей унесет меня в Трансильванию.

— Я никогда не говорила ни о стае, ни о том, что меня унесут, ни о Трансильвании.

Тревожная мысль пришла в голову Наоми. Она поднялась с подушек и прошептала:

— Под дверью щель.

— Какой дверью? — прошептала в ответ Минни.

Наоми повысила голос:

— Какой дверью? Стенного шкафа, разумеется. Что, если оно вылезет из зеркала и проскользнет под дверью?

— Оно не может выйти из зеркала, если только ты не попросишь.

— Откуда ты знаешь? Ты всего лишь в третьем классе. Я проходила программу третьего класса — скука жуткая — и уложилась в три месяца, но не помню урока о тенях, живущих в зеркале.

Минни помолчала.

— Я не знаю откуда, но я знаю. Одна из нас должна его пригласить.

Наоми вновь откинулась на подушки.

— Такого никогда не случится.

— Пригласить можно по-разному.

— В смысле?

— Например, если слишком много на него смотреть.

— Мышка, ты просто все выдумываешь.

— Не зови меня Мышкой.

— Ты все равно выдумываешь. Ты не знаешь.

— Или если ты заговоришь с ним, задашь вопрос. Это еще один путь.

— Я не собираюсь задавать ему вопросы.

— Лучше не задавай.

В комнате стало прохладнее, чем обычно. Наоми натянула одеяло до подбородка.

— Что за тварь живет в зеркале?

— Это человек, а не тварь.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю это сердцем, — так серьезно ответила Минни, что по телу Наоми пробежала дрожь. — Он из людей.

— Он? Откуда ты знаешь, что это он, а не она?

— Ты думаешь, это она?

Наоми подавила желание накрыться с головой.

— Нет. Мне кажется, это он.

— Это определенно он, — заявила Минни.

— Но он кто?

— Я не знаю, кто он. И не вздумай спросить его, кто он, Наоми. Это приглашение.

Они какое-то время помолчали.

Наоми решилась отвести взгляд от двери стенного шкафа. Подсвеченные уличным фонарем, по стеклу ползли серебристые червяки дождя. На южной лужайке высился огромный дуб, его мокрые листья отражали свет фонарей, и казалось, что они покрыты корочкой льда.

Первой заговорила Наоми:

— Знаешь, о чем я думаю?

— Готова спорить, о чем-нибудь странном.

— Может он быть принцем?

— Ты про мистера Зеркало?

— Да. Если он принц, зеркало, возможно, — это дверь в волшебную страну, землю невероятных приключений.

— Нет, — ответила Минни.

— И всё? Нет. Ничего больше?

— Нет, — повторила Минни.

— Но, если он живет за зеркалом, на той стороне должен быть другой мир. Волшебный мир Зазеркалья. Звучит магически, но такое возможно, правда? И он может быть таким же, как в книгах, — героические походы, приключения, романтика. Возможно, там может жить и мой суженый.

— Заткнись, когда ты так говоришь.

— Заткнись, когда говоришь «заткнись»! — фыркнула Наоми. — Ты не можешь знать мою судьбу. Я могу жить там и однажды стать королевой.

— Никто там не живет, — сухо ответила Минни. — Там все мертвые.

16

Надев темно-синий халат поверх пижамных штанов, Джон стоял перед галереей в своем кабинете на первом этаже. Здесь висели фотографии детей. На первом снимке каждого ребенка запечатлели младенцем, каким его привезли из больницы, потом их фотографировали на каждом дне рождения. Всего стену украшали тридцать пять фотографий, и в недалеком будущем галерее предстояло продолжиться уже на соседней стене.

Девочки любили приходить сюда и вспоминать самые удачные дни рождения, подшучивать над каждой в детстве. Заху не очень нравились его фотографии в самом раннем детстве и первых классах, потому что они не гармонировали с образом молодого человека, готовящегося служить в морской пехоте, который он культивировал в последние годы.

Джону — он даже не говорил об этом Никки — хотелось увидеть, как его дочери становятся женщинами: он верил, что у каждой доброе сердце и они изменят к лучшему маленький уголок мира, в котором будут жить. Он знал, что они могут удивить его, но не сомневался, что его порадует жизненный путь, который они выберут. Он знал, что и Зах сможет стать кем захочет — и в конце превзойдет своего отца.

Одно из двух окон кабинета выходило на вымощенную каменными плитами террасу и большой двор, лежащие сейчас в абсолютной темноте. Их дом стоял в тупике, на улице, которая проходила по гребню между двух сливающихся ложбин, в тихом и уединенном месте для городского дома. За забором, огораживающим двор, земля круто уходила вниз, в переплетенье деревьев и кустов. На дальних краях ложбин светились огни других жилых районов, смазанные и притушенные дождем. Пространство между окном кабинета и дальними огнями пряталось в темноте. Джон не видел ни террасы, ни лужайки двора, ни беседки, увитой плетистыми розами, ни высокого кедра с раскидистой кроной.

Пусть и не уединенный, дом располагался достаточно далеко от других домов, чтобы позволить насильнику-убийце, решительному и безжалостному, прийти и сделать свое черное дело, не опасаясь, что его увидят соседи.

В темноте лежала и могила Уилларда. Согласно городским установлениям рядом с жилым домом разрешалось захоронение только кремированных останков животных. Урну с пеплом их любимого золотистого ретривера похоронили под плитой из черного гранита за увитой розами беседкой.