Наталья Александрова - Сокровища Ирода

Однажды во время ночного дежурства Ольга заглянула в палату и увидела, что Олег беззвучно плачет, закрывшись серым больничным одеялом. Она присела на кровать, прижала его голову к груди и все шептала какие-то бессмысленные слова, раскачиваясь. Понемногу он затих и задремал – прямо в таком положении, и только тогда она удивилась своему порыву.

В коридоре кто-то прошел, громко шаркая тапочками, послышался слабый зов «Сестра!», и Ольга осторожно переложила голову Олега на подушку.

С тех пор у них вошло в привычку разговаривать по ночам, Олег признался, что он с нетерпением ждет ее дежурств, отсчитывает каждые третьи сутки.

Время шло, Олег потихоньку шел на поправку. Приезжала его мать – высокая сухопарая женщина с твердо сжатыми губами и старомодной прической, она никогда не улыбалась, но привезла сестричкам и врачам подарки, Ольге достался легкий сиреневый шарф.

В последнюю ночь перед выпиской Ольга отдалась Олегу – в пустом и темном процедурном кабинете, где пахло лекарствами и дезинфекцией и в углу рядами стояли капельницы. Особых планов на Олега она не строила – уедет, позабудет. Это здесь она ему нужна, а там, в большом-то городе, мигом выбросит из головы и больницу, и аварию, и саму Ольгу.

Так и вышло. В первое время Олег звонил и даже написал два письма, приглашал Ольгу летом в гости. Но поскольку дома телефона у них не было, звонить приходилось в больницу во время Ольгиного дежурства, и завотделением однажды сильно на нее накричал, потому что зловредная больная умудрилась вытащить капельницу и вылила на пол лекарство, в то время как Ольга бегала к телефону.

О скандале стало известно Лешке, да еще оказалось, что какая-то сволочь из больничного коллектива видела их с Олегом в ту, последнюю ночь. Лешка выпил и пришел ругаться, на весь двор орал гадости, назвал Ольгу неприличным словом. Девушка не растерялась и дала ему от ворот поворот, не тратя время на выяснение отношений.

А потом пришли совсем другие, серьезные заботы. Мама снова почувствовала себя плохо, и обследование показало, что у нее и не язва вовсе, а рак. Мама сгорела за два месяца – очень была истощена и ослаблена.

На третий день после похорон Ольга мыла голову в своей комнате – сил не было тащиться в баню, вообще не хотелось никого видеть, не хотелось даже выходить из дома. В дверь настойчиво постучали, и она открыла, накинув мамин халат.

На пороге стоял низенький, плюгавенький мужичонка – метр с кепкой, говорила про таких мама. Кепка имелась в наличии, а также кургузый пиджачок, носик пуговкой и глаза, едва вылезающие из рыхлых щек. Нос и щеки были специфического сизого цвета, из чего Ольга сделала верный вывод, что мужичок сильно зашибает.

– Тебе кого? – рявкнула Ольга. – Дверью, что ли, ошибся?

Мужичок заморгал и сказал хриплым тенорком:

– Здравствуй, доча!

Услышав такое, Ольга выронила поясок от халата, а пока искала его, мужичонка просочился в комнату.

– Неаккуратно живешь… – Он неодобрительно покосился на таз и ведра. – Ну ниче… дело житейское.

– Ты кто такой? – спросила Ольга, взявшись за чугунный утюг. – А ну, вали отсюда!

– Но-но! – Он резко отпрянул в сторону от утюга. – Неласково отца-то встречаешь!

И он бросил ей потертую книжечку паспорта. Ольга поймала ее на лету и прочитала. Окунев Петр Иванович… двадцать пять лет назад зарегистрирован брак с гражданкой такой-то… и прописка. Между прочим, здесь, в этой самой комнате.

Окунев Петр Иванович. Отец. Папа. Которого Ольга в жизни не видела.

– Так-то, дочка, – бормотал мужичонка. – Значитца, когда уходил я, то комнату мамашке твоей оставил. А мне ее, между прочим, от завода дали! На законных основаниях, как передовику производства! И теперича настал такой момент, что буду я здесь жить. Потому как надоело по чужим углам маяться! А ты, значитца, отца приветишь, постираешь там бельишко, пожрать чего сварганишь… Я мужчина небалованный… Так что давай-ка все тут прибери, – он пнул ногой таз, – да и спрыснем знакомство-то… Все ж таки не чужие люди…

Ни слова не говоря, Ольга схватила ведро с горячей водой и вылила на вновь обретенного папашу. Его спасло только то, что кипяток был не крутой, вода успела подостыть. Однако все же досталось, потому что орал папаша здорово, все соседи сбежались.

К вечеру приходил участковый, сказал, что папашина сожительница, которая, ранее доведенная до отчаяния его пьянством и ленью, выставила было его за порог, теперь всполошилась и подала на Ольгу заявление в милицию. Так что нужно Ольге с папашей как можно быстрее замириться, а не то припаяют статью за хулиганство.

После ухода участкового Ольга собрала небольшой чемодан и, дождавшись темноты, выбралась из квартиры, стараясь не шуметь. Она успела на последний ночной автобус в Петербург, просидела на автобусном вокзале до рассвета, а ранним утром свалилась тете Лике как снег на голову. Тетка тогда приболела и на похороны Ольгиной матери не приехала.

Однако приняла она Ольгу по-хорошему, по-родственному, искренне ей обрадовалась, потому что не было у них двоих на свете больше ни одной родной души.

Поплакали, обнявшись, вспомнили Ольгину мать и вообще всю покойную родню, посмотрели семейные фотографии. Услышав про возникшего из небытия папашу, тетя Лика только головой покачала и обняла Ольгу крепко-крепко.

– Поживи у меня, – сказала она, но голос звучал неуверенно.

Квартирка у тети Лики была маленькая и вся заставлена мебелью – еще покойный муж покупал. Ольга спала на раскладушке и утром торопилась ее поскорее убрать, чтобы можно было выйти на кухню. Денег у нее с собой было кот наплакал, все ушло на похороны, на дорогу едва хватило. Она отнесла в ломбард единственные мамины сережки и позвонила Олегу. Просто так, чтобы повидаться. Она не строила никаких планов и ни на что не надеялась. Жизнь уже успела приучить ее, что надеяться можно только на себя, а верить вообще никому нельзя.

Собираясь на свидание, Ольга поглядела на себя в зеркало и осталась недовольна. Она сильно похудела за время маминой болезни, щеки ввалились, глаза блестели сухим горячечным блеском. Губы никак не хотели улыбаться, а скорбно опускались вниз. Да уж, какое ей теперь веселье. Мамы нет, денег нет, работы нет, и жить негде…

Они встретились у Медного всадника, Ольга плохо знала город, и другого места просто не нашла бы.

Олег, увидев ее, поглядел странно, обнял как-то неуверенно, и Ольга поняла, что он едва ее узнал. А потом в кафе она вдруг рассказала ему все – про маму, про бегство из Новгорода, про свое одиночество и неприкаянность. Наверно, настал такой момент, когда в душе не хватило больше места горю, и оно хлынуло наружу. Так человек в поезде дальнего следования вдруг открывает душу случайному попутчику, зная, что утром они распрощаются навсегда и тот выбросит из головы чужие тайны, едва сойдя с подножки вагона.