Карлос Руис Сафон - Марина

Схватившись за руки, мы кинулись к выходу. Мы бежали, а куклы медленно спускались, раскачиваясь, и уже касались наших голов, путались в одежде. Что-то вроде ногтей царапнуло меня по затылку. Я услышал, словно издали, крик Марины, и толкнул ее вперед, прорываясь сквозь эту адскую толпу механических тел, которые наседали на нас сверху в потемках, как в кошмаре. Лунные лучи, едва пробиваясь сквозь заросли плюща, скользили по стеклянным глазам, эмалевым улыбкам, побитым фарфоровым лицам.

Я бил ножом налево и направо, прокладывая путь сквозь жуткую плотную толпу нечеловеческих созданий. Нож скользил по твердым и гладким поверхностям, но вдруг вошел во что-то плотное; на пальцы мне полилась густая жидкость. Я отдернул руку, услышав вопль Марины, но кричала она не от боли – от страха; что-то тянуло ее от меня в глубь толпы теней, там блеснуло безглазое, с черными провалами под нарисованными бровями, улыбающееся лицо куклы-танцовщицы. Деревянные руки с острыми ногтями сжимались на горле Марины. Лицо куклы покрывала сморщенная, как замша, мертвая кожа. Завопив, я бросился на нее всем телом, сбил на пол, и мы с Мариной побежали наружу, а марионетка, у которой при падении отвалилась голова, все щелкала деревянными пальцами, как краб клешнями, подчиняясь командам невидимого кукольника.

Несколько черных кукольных силуэтов толпились и у выхода, преградив нам путь. Мы повернули обратно, промчались мимо оранжереи – к небольшому садовому домику у стены, отделявшей территорию от железной дороги. Его застекленные двери были закрыты, судя по нетронутым слоям пыли, бог знает сколько лет. Я локтем разбил стекла, открыл изнутри двери, и мы ворвались внутрь. Прямо впереди смутно белели грязные окна, выходящие наружу, на железнодорожные пути: сквозь них можно было различить путаницу проводов и токоприемников над электричками. Марина в панике оглянулась – и в самом деле, угловатые фигуры жутких марионеток уже показались в дверях.

– Скорее! – вскрикнула она.

Я затравленно оглядывался в поисках предмета, которым можно было бы разбить окно. В углу валялись части полуразобранного автомобиля – схватив что-то тяжелое вроде коленчатого вала, я швырнул его в окно, пригнувшись под дождем острых осколков стекла, и тут же вдохнул свежий, холодный ночной воздух, к которому примешивался затхлый запах земли из ближнего железнодорожного тоннеля.

– Сюда, Марина!

Она скользнула в разбитое окно между торчащими остриями стекол, а я, размахивая коленчатым валом, который с трудом удерживал в обеих руках, оглянулся посмотреть на тени у дверей. Они внезапно сгрудились и отступили. Не понимая, что происходит, я попятился и услышал какой-то новый звук и движение у себя над головой. Ринувшись к окну, я успел заметить, что сверху спускается марионетка безрукого полицейского. Лицо – сморщенная мертвая замша, грубо сшитая в нескольких местах. И сквозь швы сочилась кровь.

– Оскар! – кричала Марина по ту сторону окна.

Я ринулся прямо в оконный проем, ощерившийся стеклом, и напоролся на один длинный осколок, порвавший мне и брюки, и кожу под ними. Приземлился неудачно: боль пронзила все тело. Кровь лилась по ноге под лохмотьями брюк. Марина помогла мне подняться, и мы поковыляли по шпалам на ту сторону путей. Вдруг что-то жестко рвануло меня за лодыжку, и я рухнул как подкошенный на рельсы, ошеломленно оглядываясь: одна из чудовищных марионеток догнала нас и вцепилась мне в ногу. Рельсы вибрировали под нами – приближался поезд, и уже показались его далекие огни. Послышался стук колес. Земля дрожала все сильнее.

Марина застонала от бессилия – поезд приближался на полной скорости. Она изо всех сил тянула деревянную руку куклы, намертво сомкнувшуюся на моей ноге. Нас залил свет фар локомотива, ударил по слуху его нарастающий рев, Марина надрывалась в усилиях оторвать меня от монстра. Вдруг деревянные зажимы на моей лодыжки разжались – Марина шумно выдохнула, – но кукла, повернувшись к девушке, схватила теперь за руки ее. Коленчатый вал, который я так и тащил с собой, мне удалось метко приложить к черепу жуткого создания. Тот раскололся, и мы с ужасом поняли, что он не был деревянным – нет, это раскололась черепная кость. Неужели таким может быть человек?

А поезд уже надвигался, ослепив нас, заглушая наши крики, и земля дрожала под нами. Закрыв глаза и почти не отдавая себе отчета, я еще раз изо всех сил ударил это исчадие ада, и оно рухнуло навзничь, при ударе о землю потеряв голову. Только тогда его руки-зажимы разжались, и мы покатились вниз по насыпи, ослепленные, задыхающиеся. Едва успели: в полуметре над нами пролетели тонны стали, обдав нас плотной волной горячего воздуха и осыпав искрами. Вниз скатывались и останки чудовища, чем бы оно ни было. Они дымились, как угли в очаге.

Поезд прошел, и мы оторвались от земли, открыли глаза. Я ответил на взгляд Марины кивком, показывая, что жив и здоров. Медленно, помогая друг другу, поднялись на ноги. Моя правая болела все сильнее. Марина подставила плечо, и, опираясь на нее, я смог одолеть переход на другую сторону дороги. По пути я оглянулся: деревянная рука, оторванная поездом от нашего преследователя, шевелилась на рельсах, поблескивая под луной. Ее деревянные пальцы спазматически сжимались и разжимались все медленнее и наконец застыли. Мы не разговаривали. Нашли проулок, ведущий к улице Англи. Вдали над городом плыл колокольный звон.

К счастью, Герман спал у себя и не слышал, как мы вошли. Марина тихо провела меня в ванную – промыть рану на ноге. Пламя свечей уютно отразилось в блестящем кафеле стен и пола. Монументальная ванна в центре просторного помещения солидно опиралась на свои мощные металлические лапы.

– Снимай штаны, – велела Марина. Она искала что-то в аптечке, стоя ко мне спиной.

– Как ты сказала?

– Давай-давай без разговоров.

Я исполнил приказ и положил больную ногу на край ванны. Разрез был глубже, чем я думал, и опухоль отдавала лиловым. Меня затошнило. Марина тихо опустилась на корточки рядом и внимательно исследовала рану.

– Болит?

– Если не смотреть, ничего.

Моя сестра милосердия поднесла вату, смоченную спиртом, к ране.

– Сейчас надо потерпеть…

Я, чтобы не взвизгнуть от ожога, пока она дезинфицировала кожу, впился в край ванны так, что в чугуне небось остались вмятины.

– Извини… – Марина дула на рану.

– Это ты меня извини.

Я глубоко вздохнул и закрыл глаза. Марина, не поднимая глаз, умело прочищала и бинтовала рану. Потом еще заклеила пластырем оставшиеся царапины.

– Они охотились не за нами, – неожиданно сказала она.