Могильный червь (ЛП) - Каррэн Тим

А Генри не хотел неприятностей.

Только не с началом игры.

(вы думали, что она будет обычной? ребенок, зачатый в гробу? одна, вскормленная в могилах и выращенная на кладбищах?)

- Только будь осторожен, Генри. Всегда будь осторожен.

- Буду.

- Вон та девушка внизу. Ты должен быть осторожен с ее сестрой... как ее зовут?

- Тара.

- Да, Тара. Помнишь, как она говорила по телефону? Как ты чувствовал, что в ее голосе было что-то опасное? Будь осторожен с этим. Она такая же женщина, как и все остальные. Она хищница. Не забывай об этом.

(все - похотливые грешные блудницы с раздвинутыми ногами)

- Я не забуду.

Элиза на мгновение замолчала, а потом сказала:

- Боюсь, что так и будет, Генри. Вот это меня и пугает. Помни, что ты украл сестру Тары. Вспомни, что она может чувствовать. Она любит свою сестру. Ты угрожал ей. Она будет опасна.

- Да.

- Подумай, что бы ты почувствовал, если бы кто-то украл меня.

Генри пристально посмотрел в ее пустые глаза.

- Это было бы ужасно.

- А если бы пригрозили причинить мне вред?

- Я бы очень рассердился.

- Имей это в виду.

Он лежал там рядом с ней, и была тишина, которая была золотой и теплой, поразительно красивой. Ему не хотелось вставать, но он знал, что должен это сделать. Он вздохнул, вылез из постели и натянул брюки и рубашку. Сегодня игра действительно начнется, и ему не терпелось посмотреть, как отреагирует Тара. Просто как далеко ее можно толкнуть, прежде чем она полностью сломается.

(ха-ха-ха, мы будем ломать ее дюйм за дюймом, Генри)

(мы сломаем ее кости нашими пальцами)

Да, да, так оно и будет. Он почти ощущал мягкое, но настойчивое давление, которое он применял, чтобы деликатно защелкнуть их одну за другой. К тому времени, как он закончит, от Тары Кумбс мало что останется. Просто ветреный, глухо звучащий каркас и ничего больше. А потом, если он захочет, он сможет привести ее сюда вместе с сестрой и начать восстанавливать ее, превращая во что-то более полезное.

Шепот.

Генри стоял в дверях, прислушиваясь к их разговору. Слушая, как они болтают без умолку. Весь долгий день, пока он не запирал их на ночь в комнатах, они только и делали, что разговаривали, разговаривали и разговаривали. Может быть, это и есть старость. Поскольку вы больше ничего не могли сделать, вы говорите о других, которые все еще делали, все еще активны, живя опосредованно через них.

- Ты забыл рассадить их в разные комнаты прошлой ночью, Генри, - напомнила ему Элиза.

- Да... я очень устал. И забыл.

- Тебе лучше перестать забывать.

Он кивнул.

- Я лучше спущусь туда. Кто знает, что они могут замышлять?

Элиза лежала. Ее глаза даже не моргнули.

- Не будь слишком резок, Генри. Они же старые. Старики иногда говорят совсем не то, что думают. У них иногда не все в порядке с мозгами, как у нас с тобой.

- Я знаю. Я лучше пойду посмотрю.

- Ну ладно. Я буду здесь, когда ты вернешься.

Закрыв за собой дверь, Генри прошел по коридору и остановился на верхней площадке лестницы. Они внизу шептались и бормотали. В основном о вещах, о которых они ничего не знали, как будто старость была тем маслом, которое, в конце концов, развязывало скрипучие петли их языков и позволяло всему этому вытекать из них.

- Наверху, наверху в постели с Элизой, - услышал он сухой баритон дяди Олдена. - Весь день пролежал там в постели. Черт возьми, что с этим мальчиком?

- Он устал. Просто оставь его в покое. Я уверена, что он скоро спустится.

Тетя Лили.

- Ну, это все прекрасно, но я чертовски голоден. Мой желудок думает, что мне перерезали горло. Давай, парень, займись жратвой! Я не становлюсь моложе здесь.

- О, какой язык! Ты же знаешь, что Роуз этого не одобряет!

А потом мать Генри, сама старая стерва:

- Нет, я не одобряю ругани. Ты же знаешь, что нет, - oна замолчала, и Генри почти увидел, как она поджала старые морщинистые губы. - Когда мальчик спустится, я поговорю с ним. Не сомневайтесь в этом. Мне не нравятся ни его манеры, ни его поведение. С меня хватит.

- И что, черт возьми, он делает в этом подвале? - дядя Олден хотел знать.

Генри спустился по лестнице, и как только они услышали его, слова испарились у них с языка. Больше никакого шепота и болтовни, совсем ничего. Это было хорошо. Они на собственном горьком опыте убедились, что он этого не потерпит. О, в детстве он был сыт по горло, но теперь уже не мальчик, а мужчина. Мужчина в доме, и он был главным. Ему не хотелось говорить им об этом. Что они были старыми и больными, практически инвалидами, а он был молод и силен и мог бы отправить их на холод в любое время, когда захочет.

- Ну что ж, самое время, Спящая красавица, - сказал дядя Олден.

Когда-то его глаза были яркими, почти ослепительно синими, но время превратило их в тусклый лазурный цвет... и все же в них была опасность, и Генри это почувствовал.

- Я делаю все, что в моих силах, - сказал ему Генри.

- Ты слышишь, Роуз? Ты слышишь, что говорит твой мальчик? Он говорит, что делает все, что в его силах. Мне это нравится.

- Он будет говорить все, что угодно, лишь бы ты его слушал, - сказала мама Роуз. - Он всегда был таким. Слишком уж он похож на своего отца. Просто не обращай на него внимания.

(заткнись, ты, старая пизда)

Генри слушал их, но ничего не слышал. Дядя Олден всегда был склонен к ссорам, а мама Роуз всегда искала хорошую струпку, чтобы пощипать ее и заставить кровь течь. А тетя Лили? Она только часто кивала, хм-м-м-м-м, но говорила очень мало важного. Она предпочитала растворяться на заднем плане, как грязный цветок на более грязных обоях. Генри порылся в холодильнике и достал оттуда вчерашнее жаркое, картошку и морковь в пластиковых контейнерах. Это их вполне устраивало.

- Опять объедки, - сказал Олден.

Генри не обратил на это внимания. Когда они захотят оторвать свои мертвые задницы и протянуть руку помощи, он будет только рад приготовить обед из пяти блюд. А до тех пор они получали помои, которые подавал фермер, и все.

- А кто эта девушка, что у тебя внизу? - спросил Олден.

Тетя Лили ахнула, понимая, что ее ждут неприятности.

Генри повернулся к нему с разделочным ножом в руке. Он дрожал в его кулаке.

- Что это за девушка, дядя Олден? О какой девушке ты говоришь?

Олден уставился на него пустыми мертвыми глазами.

- Ты знаешь, о какой девушке я говорю, Мистер большой член на прогулке. Ты чертовски хорошо знаешь, о какой девушке я говорю.

- О, пожалуйста... вы оба, - сказала тетя Лили, съеживаясь, как всегда, от любых столкновений.

Особенно когда речь идет о мужчинах, мужчинах с их горячим похотливым нравом. Она не могла этого вынести.

- Ты шпионил за мной? - Генри хотел знать.

- Кому нужно шпионить, мистер Генри Хиггинс[2]? Не похоже, что ты действительно хитрый, не так ли?

Генри придвинулся поближе с ножом, он хотел, чтобы этот старый хрен увидел, насколько острым было его лезвие, как оно ловило свет и удерживало его там. Посмотрим, что скажет об этом старый сукин сын. Но Олден даже не вздрогнул. Даже иссохший и гротескно уродливый от давящих на него лет, он не дрогнул. Он все еще оставался крепкой, жилистой старой птицей.

- Не называй меня так.

Олден рассмеялся, и это был жестокий смех.

- Я знаю, что у тебя там девушка. Теперь я хочу знать почему.

- Пожалуйста, - сказала тетя Лили.

Боже, она почти умоляла.

Теперь Генри держал нож примерно в шести дюймах от лица дяди Олдена... один быстрый поворот запястья, и оттуда показались эти выцветшие голубые глаза, прорезанные так же сладко, как пиментосы, сорванные с оливок.

- Тебе лучше не лезть не в свое дело.

- Ты слышишь это, Роуз? А теперь он хочет, чтобы я занимался своими делами.

Мама Роуз тихонько хихикнула, как будто Генри был не мужчиной, а глупым маленьким мальчиком, который всегда делает глупые маленькие вещи.