Джеффри Барлоу - Северные огни

— Боюсь, что нет, простите, — отозвался ездок, ероша седоватую, похожую на щетку шевелюру.

— Просто ужас какой-то. Если старикан вернется и обнаружит, что пса нет как нет, тут и мне заодно на дверь укажут. Оказаться на мели — в мои-то годы! Ох, я так и знал! Так и стоит перед глазами этот кошмар, так и стоит! Да так ясно, точно вживую!

— Держу пари, пес объявится. Скорее всего просто рыщет где-нибудь, — предположил профессор Тиггз — ибо в двуколке ехал не кто иной, как он, — скользнув взглядом по окрестностям. — Кто-нибудь его непременно опознает. Такие животные не забываются, знаете ли.

— Верно, верно, — подтвердил лакей, уставившись безумным взглядом в никуда. — Этот пес уже никого не слушает, даже старика. Характер у него всегда был прескверный — ну, у мастиффа то есть. На зов не идет, слушаться не желает… вытворяет все, что заблагорассудится. Да вы его видели… вот вы бы рискнули его муштровать? Никто в толк взять не может, что на зверюгу такое нашло. Ветеринар только вчера у нас побывал — и ушел, тряся головой. Подождите, вот обнаружит он, что старикан ему платить не собирается, поскольку диагноз не поставлен… Он не то что головой, он и кулаком потрясать станет!

— А как давно собака исчезла?

— Уж и не знаю. Только несколько часов назад он был тут, валялся себе, точно вдребезги пьяный забулдыга, в садочке. Я на него никакого внимания не обращал. Видимо, зря. А потом взял да и как сквозь землю провалился. И теперь я за это сполна заплачу. Вот уже предчувствую, что так оно и будет.

— Но с какой стати за собаку отвечаете именно вы? Наверняка конюх…

— Какой такой конюх? — презрительно рассмеялся лакей.

— Ну, если не конюх, то помощник конюха…

— Помощник конюха?

— Или мальчик при псарне…

— Ха! — фыркнул лакей.

Профессор умолк, глядя мимо лакея на унылую усадьбу. Запущенное состояние дома и участка, пресловутая скупость хозяина, горестная участь лакея — все это складывалось в логичную, вполне предсказуемую картину, так что невозможно было не понять, как обстоят дела в хозяйстве старого скряги.

— Ну хоть кухарка-то у вас есть — чтобы стряпать там, тарелки со стаканами мыть и…

— Ни души. Вы только взгляните на мои руки, — пожаловался лакей, протягивая вышеозначенные конечности сквозь решетку, дабы профессор изучил их должным образом. — Хуже, чем у судомойки!

— Понятно. Извините, я и не сознавал, как вам туго приходится. — Профессор вновь уселся в двуколку и взял поводья. — Что до пса — думаю, он скоро объявится. Если вдруг замечу его по пути — непременно вас извещу. Удачи вам. Возможно, оно и к лучшему.

— Весьма вам признателен, — ответствовал лакей и поспешил обратно в дом.

— Ну, трогай, Мэгги, — сказал профессор кобылке, легонько касаясь ее хлыстиком.

Лакей вспрыгнул на крыльцо и принялся во весь голос звать собаку — я бы предположил, щедро пересыпая речь выражениями, для печати не предназначенными, — это было последнее, что увидел профессор, удаляясь прочь от усадьбы.

Вскоре слякотная дорога выровнялась. Двуколка как раз преодолевала очередной поворот, как вдруг в небе пронеслось что-то огромное и темное. Подняв голову, профессор убедился, что это — гигантская черная птица, отчасти смахивающая на грифа. По спине его побежали мурашки: дело было не только в размерах твари, но и в расцветке — голова и шея птицы отливали ослепительно кармазинным.

Тераторны никогда не забирались так близко к городу. Обычно они избегали побережья, держась болот и холодных горных лугов; редкая птица залетала от утесов в сторону моря. Эти кошмарные создания, эти злобные хищники пользовались дурной славой. В отличие от грифов, они зачастую предпочитали падали живую добычу — и не каких-нибудь там мелких зверушек. Высоко в горах жили люди, утверждающие, что видели, как тераторны, сбившись по двое и трое, набрасывались на взрослого саблезубого кота и валили его на землю. Возможно такое или нет, оставалось лишь гадать.

В народе верили, что появление тераторна близко от города предвещает несчастье.

Профессор проводил птицу глазами: она скользила по небу, точно черная тень по облакам. Глаза кармазинно-красной головы придирчиво и бесстрастно изучали ландшафт, по мере того как крылатое создание кругами удалялось в направлении виллы «Тоскана». Профессор встревожился было о пропавшей собаке, но, вспомнив о крайне скверном характере мастиффа, быстро успокоился. Когда он вновь поднял глаза, птица уже исчезла.

Теперь дорога вела прямо, через местность, что становилась все более лесистой. Брызнул мелкий дождик. Профессор направил двуколку на Пятничную улицу, а затем по усыпанной гравием подъездной дорожке к очень милому особняку и в крытый задний дворик. Сухощавый одышливый старик в платье конюха взял кобылу под уздцы, ласково потрепал ее по шее и приветствовал профессора, прикоснувшись к черному котелку.

— Похоже, неприятный выдался денек, Том, — проговорил профессор. Он сбросил плед, спрыгнул на землю и вытащил из двуколки свой туго набитый саквояж.

— Вы видели птицу, сэр? — осведомился Том, добрейшей души человек с лицом, точно вырезанным из векового самшита.

— Видел.

— Добра от этого не жди, — заверил конюх, выпрягая крапчатую кобылку.

— Ах, Том, еще одно. Псина старого скряги рыщет по окрестностям. Да вы его знаете — здоровенный пятнистый мастифф. Поглядывайте по сторонам, хорошо? Тамошний слуга себя не помнит от тревоги.

— Тоже дурной знак, — проворчал Том Спайк, задумчиво качая головой. — И в лучшие деньки этот пес — тварь прескверная. Ну, пойдем, пойдем, милашка Мэгги, — окликнул он кобылку, — мы тебя разотрем, обиходим, а потом посмотрим, что за вкусности приготовил для тебя старина Том.

Профессор поспешил через конюшенный двор к дому. Этот приветливый, очаровательный, улыбающийся старинный особняк скромных размеров составлял самый что ни на есть разительный контраст с обиталищем старого скряги. На удивление уютное трехэтажное деревянно-кирпичное здание с черепичной многощипцовой крышей венчали живописные дымовые трубы. На фоне черного бревенчатого каркаса драночные оштукатуренные стены поражали белизной, а крохотные решетчатые оконца сияли радушным отблеском каминного пламени.

— О, приветствую вас, юноша! — воскликнул профессор при виде рыжего полосатого кота, устроившегося на черной лестнице. — Ну-с, как прошел день?

В ответ кот взволнованно заурчал что-то на кошачьем наречии и со всем усердием принялся тереться о профессорские брюки. Профессор почесал кота за ушами и был вознагражден взрывом бурного мурлыканья. Затем открыл дверь, и кот опрометью бросился в дом, шумно возвещая о своем возвращении.