Кай Мейер - Богиня пустыни

— Для меня это нечто иное, — возразила Сендрин и заколебалась, не зная, вправе ли она об этом говорить. — Знаете, мои родители давно умерли, и я много лет жила со своим братом. Мы не были богаты, как вы, иногда у нас не было денег даже на свечи. Несмотря на это, мы никогда не испытывали страха, даже когда нас окружала абсолютная темнота и мы знали, что не сможем зажечь свет, что бы ни случилось. К нам могли ворваться грабители или кто-нибудь еще, с кем нам не хотелось бы встречаться. Но для нас это не имело никакого значения, мы лишь тесно прижимались друг к другу, и нам казалось, что ничто и никто не может причинить нам зло. — Она сделала паузу, затем продолжала: — Но однажды мой брат ушел и оставил меня одну. С тех пор я боюсь темноты, так как нет никого, кто мог бы меня обнять.

Близнецы обменялись взглядами, затем Салома сказала:

— Мы тоже так делаем, когда нам страшно.

Сендрин довольно кивнула.

— Вот видите!

— А вы жили с вашим братом совсем одни? — спросила Лукреция, округлив глаза. — Даже когда были еще детьми?

— Мой брат на несколько лет старше меня. Да, будучи детьми, мы жили одни в собственной квартире.

— У каждого была своя комната?

— Нет. Мы были так бедны, что делили одну кровать на двоих.

Салома махнула рукой.

— Для меня это было бы нормально. Лукреция и я часто спим в одной кровати. Конечно, когда этого никто не видит.

— Салома! — одернула ее сестра.

Но Салома только пожала плечами.

— Выдала же нам свою тайну фрейлейн Мук.

— Верно, — сказала Сендрин. — Мы теперь квиты. И поэтому можем продолжать занятия.

Девочки поворчали, но смирились с этим.

— Мы остановились на Августине. Вот одно из важнейших его высказываний: «Наше сердце беспокойно». Что он мог под этим подразумевать? Лукреция?

Девочка задумчиво сплела пальцы.

— Вероятно, он был влюблен.

Салома хихикнула.

— Возможно, — проговорила Сендрин и улыбнулась, — но сказать он хотел, пожалуй, не это. Он полагал, что с нами, людьми, не все в порядке. Беспокойство переполняет каждого из нас. Поэтому, по мнению Августина, каждый человек стремится избавиться от беспокойства. Согласно его представлениям, хотя каждый человек изначально был создан хорошим, но прегрешение Евы отразилось на каждом из нас.

— А почему я виновата в том, что Ева проголодалась? — спросила Салома, округлив глаза.

— Хороший вопрос. Отдельный человек, конечно, не несет вины за ее прегрешение. Хотя…

Скрип двери прервал рассказ Сендрин на полуслове. Девочки с изумлением смотрели на вход, и Сендрин тоже повернулась к двери.

Вошла Мадлен Каскаден, одетая в брюки, рубашку и кожаный жилет. Сендрин почудился легкий запах конюшни, но она не была в этом уверена. Выражение лица Мадлен не предвещало ничего хорошего.

— Фрейлейн Мук, я хотела бы поговорить с вами с глазу на глаз. Девочки, первое занятие окончено. Вы можете идти.

Обе возликовали бы от такого сообщения, если бы не чувствовали, что в воздухе запахло неприятностями. Салома двигалась так медленно, что Лукреция в прямом смысле тащила ее к выходу.

Мадлен закрыла за детьми дверь и подошла к Сендрин.

— Я услышала, о чем вы только что говорили. Вы должны знать, что такого рода занятия в этом доме нежелательны.

Сендрин взяла себя в руки.

— Вы имеете в виду Августина в частности или философию вообще?

— Мои дочери воспитаны как добрые христиане. И никто не должен забивать их головы сомнениями и глупостями.

— Но Августин считается одним из самых великих христианских философов! Его учение вовсе не противоречит церкви, совсем наоборот.

— Не поймите меня превратно, — проговорила Мадлен, но резкость ее тона не оставляла сомнений в том, что извиняться она не собирается. — Философия всегда подрывала веру людей в Бога. Мы не потерпим этого в стране, где попирается воля Господня, где тысячелетиями правили суеверные дикари и о которой говорят, что каждый, кто поселяется здесь, становится язычником. Каждый добропорядочный христианин, который приходит в лоно веры на этой безбожной земле, очень важен как для этой страны, так и для человечества в целом, — ее интонация была строгой, а взгляд осуждающим. — Поэтому, фрейлейн Мук, никакой философии. Никаких сомнений, никаких двойственных толкований однозначных понятий. Вы здесь для того, чтобы способствовать образованию моих дочерей, а не внушать им богохульные мысли.

— Это никогда не входило в мои намерения! — возмущенно возразила Сендрин.

Мадлен приподняла бровь: к возражениям она не привыкла.

— Я уверена в том, что вы хороший преподаватель, фрейлейн Мук. Мой муж убедил меня в этом, и дети любят вас. Но, пожалуй, не в вашей компетенции решать, что хорошо для Саломы и Лукреции, а что нет. Я — мать этих девочек, и я ожидаю, что мое мнение относительно их образования заслуживает уважения. Я выразилась достаточно ясно?

Сендрин постаралась казаться равнодушной, но по глазам было видно, как она возмущена. Тем не менее она проговорила как можно спокойнее:

— Разумеется.

— Хорошо. — Мадлен повернулась было, чтобы уйти, но затем обернулась и смерила Сендрин взглядом с головы до ног. — Я уже давно хотела просить вас сменить стиль одежды. За наш счет, само собой разумеется.

Сендрин попыталась принять этот новый удар с достоинством.

— Моя одежда кажется вам неподобающей моему положению?

— О нет, она, без сомнения, соответствует вашему положению. Но вы больше не находитесь в вашей школе гувернанток. В таком доме, как этот, вы должны были бы позаботиться об одежде определенного стиля.

— Вашего стиля, вы хотите сказать. — Учителя порицали ее за то, что она слишком упряма. Сейчас Сендрин могла бы признать, что они были правы.

— Носите, что хотите, это ваше право, — ответила Мадлен очень спокойно. — Но несложно определить, что вашему платью уже не один год.

Сендрин носила платье, которое приобрела еще со своих первых собственных денег. Она полтора года очень бережно с ним обращалась, и, вне всякого сомнения, оно все еще выглядело как новое. И тем не менее эта женщина, стоявшая перед ней в своих рейтузах и мужском жилете, благоухающая запахом конюшни, ополчилась на нее из-за одежды. Это было просто несправедливо!

— Как пожелаете, госпожа Каскаден, — ответила она тихо.

— Вы думаете, что я к вам придираюсь, не так ли?

Сендрин промолчала.

— Я желаю вам только добра. Поезжайте с Фердинандом в Виндхук, сегодня же. — Из кармана своего жилета Мадлен достала свернутую рулончиком пачку денег. Значит, она планировала сделать ей выговор из-за одежды еще До того, как вошла. Ситуация становилась невыносимой.