Укус - Ричард Карл Лаймон

Зачем ему какие-то эфирные детишки, когда у него с тобой могли быть свои? — подумал я, но вслух ничего не сказал. Прежде чем задавать такие вопросы, лучше узнать чуть побольше.

— Так или иначе, я была вынуждена сидеть с ним и смотреть новости. Дело ведь было не только в ужине. Мне просто деться было некуда. Приходилось сидеть, есть вместе с ним… этакий обязательный час кошмаров перед сном. Ведь они ни о чем не рассказывают в вечерних новостях, кроме смертей и стихийных бедствий.

— И о том, как вредна современная еда, — добавил я.

— Вся современная еда, — завершила Кэт.

— Да, похоже, что вся.

— Дело в чем — всего этого я знать не хотела. Но мне это пихали в глотку вместе с едой. И после какой-то порции ты начинаешь понимать… откуда это все. Ужасные вещи случаются с людьми, иной раз — просто из-за того, что им не повезло оказаться не в том месте и не в то время. Но чаще всего — из-за того, что люди не думают. Из-за того, что им наплевать. Понимаешь?

— Еще бы.

— Они, похоже, ни капельки не задумываются о последствиях своих действий.

— С другой стороны, — заметил я, — кому хочется провести жизнь в ожидании того, что вот-вот произойдет худшее из возможного?

— Ты проживешь дольше без пустых надежд. Твои дети — тоже.

— Но какое веселье от такой, пусть даже долгой, жизни?

Кэт пронзила меня взглядом.

— Знаешь вообще, сколько детей умерло из-за того, что их матерям приспичило бросить их и посидеть на телефоне, или сбегать к соседям, или пропустить рюмку-другую в баре?

— Нет, — сознался я.

— Много, — последовал ответ. — А все эти дети, которых похищают педофилы? Одному Богу известно, через какой ад они проходят. Эти звери измываются над ними, насилуют, могут убить в любой момент. И, уж поверь мне, огромный процент этих детей угодил в их грязные лапы по одной простой причине — их легкомысленные мамочки не составили себе труда присмотреть за ними получше.

— Или папочки, — завершил я.

— Матери — важнее. Это они их родили. Это они в ответе за безопасность ребенка. Когда что-то плохое происходит — почти всегда виновата женщина, которой было наплевать.

— А как насчет тех ребятишек в грузовике? — спросил я ее. — Ведь это, похоже, их отец был за рулем. И ты сама назвала его глупым сукиным сыном — помнишь?

— Да. И он взаправду — глупый сукин сын. Но мать тех детей — дура, которая позволила себе заиметь от него детей, хотя делать это явно не следовало. Но, коль скоро она их родила, она не должна никому, будь то отец или сам Господь Бог, везти их в открытом кузове машины, что мчится на такой скорости по дрянному ночному фривэю.

— Не забывай разбитую фару, — улыбнулся я.

— Если она не может за ними присмотреть как надо, она не должна была их заводить. Тупая сука.

Я смотрел на Кэт. Чтобы понять выражение ее лица, требовалось побольше света — но лицо ее было обращено к ветровому стеклу, твердый взгляд устремлен вперед, пальцы твердо сомкнуты на руле. Я почти ощущал ее напряжение… и жар ее ярости.

— Будь у меня дети, — сказала она, — я бы заботилась о них. И они никогда не утонули бы в ванне, не обварились бы, до них бы не добралась чокнутая собака или чокнутый человек. Я была бы с ними. Я бы защитила их.

— Но от всего все равно не убережешься, — сказал я.

— Конечно. Я понимаю. Но почти всегда всему виной — чье-то невнимание. Чья-то глупость и чье-то невнимание, дающие всем бедам зеленый свет.

— Ты и Билл… — я замер на полуслове, не уверенный, стоит ли спрашивать.

— Он не хотел детей. Он их ненавидел. И еще не хотел, чтоб я растолстела.

— Славный парень, — пробормотал я.

— Я хотела детей, — сказала она. — И, как бы он не противился, я забеременела. Но совершила ошибку — сама ему все рассказала. Не понимала еще тогда… и потом, я думала, он обрадуется. Дура. Просто дело-то в том, что это был бы его ребенок. Не от кого-нибудь постороннего. И у тебя бы не было причин ненавидеть его за то, что он шумный или надоедливый, ты бы любил его, потому что он — твой. Вот так я думала. Я — но не Билл.

— Он заставил тебя избавиться от ребенка? — спросил я.

— Он сам от него избавился. Сделал мне аборт.

— Твой муж… тебе?

— В нашем же доме. В нашей постели. Он подмешал что-то в мой… то была ночь пятницы, и я сделала ему суп из морепродуктов. Его любимый. Но он подмешал снотворное в мою тарелку, и я отключилась. Потом отнес меня наверх, уложил в кровать, и… пока я была без сознания, он это сделал. Щипцами… или чем-то еще. Когда я очнулась, все уже было кончено. Вся кровать была в крови. Похоже, ей всегда суждено быть в крови.

— Боже, — прошептал я.

— Он сказал мне, что смыл ребенка в унитаз.

— Грязный ублюдок…

— Но я-то — та тупая сучка, что выскочила за него. Я — тупая сучка, терпевшая его выходки. Я — тупая сучка, спустившая ему с рук убийство собственного ребенка. Вот как вышло, что я — такой спец по тупым сучкам.

Она еле-еле успела закончить тираду прежде, чем разрыдалась.

12

— Давай поведу, — предложил я.

По-настоящему мне сейчас хотелось лишь обнять Кэт покрепче. Сделать так, чтобы все горести покинули ее. Но, сидя в смятении на пассажирском сиденье, я имел смелость лишь предложить повести.

Кэт тряхнула головой.

— Я в порядке, — выдавила она сквозь слезы.

— Ты хотя бы видишь, куда мы едем?

— Нормально я все вижу. — Она потерла один глаз, потом другой.

— Четырнадцатая близко. Нам лучше свернуть.

Она без проблем вывела автомобиль на Четырнадцатую дорогу, несмотря на все еще стоящие в глазах слезы. Прошло еще какое-то время, прежде чем ей удалось с ними окончательно совладать.

— Ух, — вырвалось у нее. — Прости.

— Не за что извиняться.

— Не знаю, что на меня нашло.

— Выговориться захотелось, вот и все.

— Может быть. — Посмотрев на меня, она горько усмехнулась. — Хорошо хоть, что я не додумалась бросить руль.

— Да, вот это нам повезло.

— Я никогда не думала, что… никому никогда не рассказывала обо всем этом… об аборте.

— Ты шутишь.

Кэт покачала головой.

— Никому-никому?

— А кому я могла?..

Я обдумал ее вопрос. Даже родителям не всегда хочется выкладывать