Цирк проклятых - Гамильтон Лорел Кей

— Верно. Хочешь половину денег?

Я покачала головой.

— Тогда чем ты недовольна? Помогая тебе, я чуть не лишился руки.

— А я получила четырнадцать швов, и оба мы получили по укусу вампира.

— И очищались святой водой, — напомнил Эдуард.

— Которая жжет хуже кислоты, — вспомнила я.

Эдуард кивнул, попивая кофе. Что-то шевельнулось в его глазах, неуловимое и опасное. Я могу поклясться, что выражение его лица не изменилось, но вдруг я оказалась не в состоянии отвести взгляда от его глаз.

— А зачем ты за мной следил, Эдуард?

— Мне сказали, что у тебя встреча с новым Мастером.

— Кто тебе сказал?

Он покачал головой, и его губы искривила эта непроницаемая улыбка.

— Я был сегодня в «Цирке», Анита, и видел, с кем ты была. Ты якшалась с вампирами, потом поехала домой. Следовательно, один из них — Мастер.

Я старалась сохранить бесстрастное лицо — слишком бесстрастное, так что было заметно усилие, но не панический страх. Эдуард за мной следил, а я об этом не знала. Он знал всех вампиров, с которыми я сегодня виделась. Список не очень длинный. И он сообразит.

— Постой, — сказала я. — Значит, ты бросил меня драться со змеей и не попытался помочь?

— Я вошел, когда толпа выбежала. Когда я заглянул в палатку, все уже почти кончилось.

Я пила кофе и пыталась сообразить, как улучшить ситуацию. У него контракт на убийство Мастера, и я привела его прямо к нему. Я предала Жан-Клода. Так что, отчего это меня волнует? Эдуард изучают мое лицо, будто хотел его запомнить. Он ждал, что лицо меня выдаст. Я очень старалась быть бесстрастной и непроницаемой. А он улыбался своей улыбкой пожирателя канареек. Очень он был собой доволен. А я собой — нет.

— Ты сегодня видела только четырех вампиров: Жан-Клода, темнокожую экзотку, которая, очевидно, Ясмин, и двух блондинок. Их имена ты знаешь?

Я покачала головой.

Он улыбнулся шире:

— А знала бы — сказала бы?

— Может быть.

— Блондинок можно отставить. Ни одна из них не «Мастер вамп».

Я смотрела на него, заставляя себя сохранять лицо нейтральным, лишенным выражения, бесстрастным, внимательным, пустым. Бесстрастность — не мое любимое выражение лица, но, может, если потренироваться…

— Остаются Жан-Клод и Ясмин. Ясмин в городе новичок, остается Жан-Клод.

— Ты и в самом деле думаешь, что Мастер всего города будет вот так вот выставляться?

Я вложила в эти слова все презрение, которое смогла найти. Я — не лучшая в мире актриса, но, может, могу научиться.

Эдуард уставился на меня.

— Это ведь Жан-Клод?

— Жан-Клод недостаточно силен, чтобы держать город. И ты это знаешь. Ему — сколько там — чуть больше двухсот лет? Недостаточно стар.

Он нахмурился.

— Но это не Ясмин.

— Верно.

— Ты же сегодня с другими вампирами не говорила?

— Может, ты и следил за мной до «Цирк», Эдуард, но ты не слушал у дверей во время моей встречи с Мастером. Не мог. Тебя бы услышали вампы или оборотни.

Он подтвердил это кивком.

— Я видела сегодня Мастера, но его не было среди тех, кто пришел на битву со змеей.

— Мастер бросил своих птенцов рисковать жизнью и не помог?

Его улыбка вернулась.

— Мастер города не обязан присутствовать физически, чтобы дать им свою силу. Ты это знаешь.

— Нет, — ответил он. — Не знаю.

— Верь или не верь, а это правда.

И я помолилась, чтобы он поверил.

Он снова нахмурился.

— Обычно ты не умеешь так хорошо врать.

— Я не вру.

И голос мой звучал спокойно, нормально, правдиво. Добрая честная я.

— Если Мастер действительно не Жан-Клод, то ты знаешь, кто это?

Это была ловушка. Я не могла ответить «да» на оба вопроса, но, черт побери, я уже начала врать, так зачем останавливаться?

— Да, я знаю, кто это.

— Скажи мне.

— Если Мастер узнает, что я с тобой говорила, он меня убьет.

— Вместе мы можем его убить, как убили предыдущего.

И голос его был ужасно рассудительным.

На минуту я задумалась. Задумалась, не сказать ли ему правду. Хмыри из «Человека превыше всего» с Мастером не заведутся, но Эдуард может. Вместе, командой, мы могли бы его убить. И жизнь моя стала бы куда проще. Я покачала головой eIвздохнула. Вот, блин!

— Не могу, Эдуард.

— Не хочешь, — сказал он.

Я кивнула:

— Не хочу.

— Если я тебе поверю, Анита, это будет значить, что мне нужно имя Мастера. Это будет значить, что ты — единственный человек, который это имя знает.

Дружелюбная мишура соскользнула с его лица, как тающий лед. Глаза его были пусты и безжалостны, как зимнее небо. За ними не было никого, кто меня услышал бы.

— Тебе не стоит быть единственным человеком, который знает это имя, Анита.

Он был прав. Еще как не стоит, но что я могла сказать?

— Хочешь верь, Эдуард, хочешь не верь.

— Избавь себя от большой боли, Анита. Скажи мне имя.

Он поверил. Черт побери, поверил! Я опустила глаза в чашку, чтобы он не заметил искорки торжества. Когда я подняла глаза, я уже контролировала свое лицо. Мерил Стрип, понимаешь.

— Я не поддаюсь на угрозы, и ты это знаешь.

Он кивнул, допил кофе и поставил кружку на середину стола.

— Все, что будет необходимо для завершения моей работы, я сделаю, Анита.

— Никогда в этом не сомневалась, — сказала я. Он хотел сказать, что добудет от меня информацию под пыткой. В его голосе почти звучало сожаление, но это его не остановит. Одним из главных правил Эдуарда было: «Работа всегда должна быть сделана».

И таким мелочам, как дружба, он портить свои послужной список не позволит.

— Ты спасла мою жизнь, а я твою, — сказал он. — Но сейчас тебе от этого никакой пользы не будет, ты понимаешь?

Я кивнула:

— Понимаю.

— Вот и хорошо. — Он встал, и я встала. Мы посмотрели друг на друга. Он покачал головой. — Сегодня вечером я тебя найду и спрошу снова.

— Я не дам себя запугать, Эдуард.

Наконец-то я слегка взбесилась. Он пришел сюда попросить информации, но теперь он мне угрожал. И я проявила злость — тут уж играть не надо было.

— Ты крута, Анита, но не настолько.

Глаза у него были безразличными, но настороженными, как у волка, которого я однажды видела в Калифорнии. Я обошла дерево, и он там стоял, сразу за ним. Я замерла. До этого я не понимала, что значит «безразличный взгляд». Волку было абсолютно наплевать, убивать меня или нет. Создай ему угрозу — и ад сорвется с цепи. Освободи ему дорогу для бегства — он убежит. Но волку было все равно: он был готов к любому исходу. Это у меня пульс забился в глотке, это я так перепугалась, что перестала дышать. Я задержала дыхание и ждала, что решит волк. Он, в конце концов, скрылся среди деревьев.

А я потом снова вспомнила, как дышать, и вернулась в лагерь. Я была перепугана, но стоило мне закрыть глаза, как я видела светло-серые глаза волка. Это чудо взгляда на хищника в упор, когда между нами нет прутьев решетки. Это было прекрасно.

Сейчас я смотрела на Эдуарда и понимала, что это тоже по-своему чудесно. Знаю я то, что ему надо, или нет, я ему не скажу. От меня угрозами ничего не добиться. Это одно из моихправил.

— Я не хочу, чтобы мне пришлось убивать тебя, Эдуард.

— Ты меня убьешь? — Он надо мной смеялся.

— Можешь не сомневаться.

Смех исчез из его глаз, с губ, с лица, и остались только безразличные глаза хищника, внимательно глядящие на меня.

Я напомнила себе о необходимости дышать, ровно и медленно. Он меня убил бы. Может быть. Или нет.

— Стоит ли Мастер того, чтобы одному из нас умирать? — спросила я.

— Это дело принципа, — ответил он.

— Для меня тоже, — сказала я.

— Что ж, по крайней мере, мы прояснили позиции.

— Это да, — согласилась я.

Он пошел к двери. Я проводила его и отперла для него замок. В дверях он задержался.

— У тебя время сегодня до наступления темноты, — сказал он.

— Ответ будет тот же.