Иван Катавасов - Ярмо Господне

Вику в жесть забрал Патрик для приведения ее в норму. Прогноз благоприятен. Как арматор говорю: жить будет. И хорошо заживет, полагаю, коли выживет в другом переплете, новобраница наша, промеж ног две дырки.

Вероника и сквайр Константин затем живенько озаботились аноптической ликвидацией следов и распространением правдоподобной версии о неудачном политическом теракте. В целости обошлось без случайных жертв среди секуляров и без серьезных разрушений.

В главном сработали четко и надежно закрылись. Мы не мы, и никого из нас там не было, если вся хорошая компания преспокойненько разминалась у сэнсэя Кана Тендо.

Гореваныч в наведенной апперцепции безмятежно и без памяти отдыхает в машине. Нас дожидается.

Пошли? Еще неизвестно, в котором часу мы отсюда выберемся…

В заурядное пространство-время они втроем вышли на вечернюю столичную улицу спустя четыре часа после того, как в асилуме очутились Филипп с Ваней. За это время истинно свершилось многое, но ничего такого не случилось, чтобы значительно и критериально расходилось с пророческим видением рыцаря Филиппа.

«Дело сделано. Причем хорошо весьма. Спаси, Бог, души благочестивые не от мира и века сего…»

Сквайра Викторию рыцарь Филипп навестил в тот же вечер по восточно-европейскому времени. Заодно с дамами Вероникой и Анастасией он и рыцарь Руперт ненадолго посетили арматорскую резиденцию сэра Патрика.

Состояние раненого сквайра рыцари нашли удовлетворительным, оставили арматоров для профессионального врачебного разговора, обменялись первыми впечатлениями о только что благополучно разрешившейся чрезвычайной ситуации.

— …Благодарю за доставленное удовольствие, брат Филипп. Славная получилась охота на крупного зверя.

Ликвидированный апостат тот самый, из ваших прошлогодних гостей?

— Затрудняюсь сказать, брат Руперт. Преступную жизнедеятельность архонтов такого уровня достоверно прорицать практически невозможно. Возможно, мы имели дело с управляемыми, им руководимыми альтеронами…

— Верно, после выздоровления сквайр Виктория будет направлена ко мне на обучение?

— Пожалуй, так… Но прошу, мой дорогой барон Руперт, предусмотреть реальную возможность ее участия в особых миссиях.

— Понимаю. Из них главная — реализация охраны молодого рыцаря-неофита Иоганна, не так ли?

— Вы правы, герр Руперт. Посещение домашних ларов и пенатов, родных пепелищ либо иных географических местностей ему не возбраняется под надлежащим присмотром…

В субботу пополудни Ваня Рульников по-домашнему запросто обедал в семье Ирнеевых. Вернее, его вкусно и отменно кормили ланчем по англосаксонскому обыкновению и расписанию.

«Хип-хип! Ура-ура! У меня и Насти настоящие каникулы… Уроки испанского и английского отменяются…»

Каникулярного настроения и радостного предвкушения дальнейших чудес не смогло хоть как-то испортить ворчливое и наставительное предостережение Фил Олегыча:

— Не обольщайтесь, неофит. Способность распознавать иностранные языки отнюдь не отменяет знание грамматики и умение грамотно излагать свои мысли устно, письменно и печатно.

Не стоит брать дурной пример с первозванных апостолов. Вещать по-гречески, по-латыни и во многая языцех они были рукоположены. Но грамоте уразуметь не возжелали. Достоверно, чтобы ни твердили приверженцы рукодельного церковного предания, ни полсловечка письменного, littera scripta, ни на йоту ни на «u», нам от первых нерадивых ученичков Иисуса Галилеянина не осталось. Verba volant, sed scripta manet.

Усек, вник, проникся, отрок мой празднолюбивый?

— А как же?!! Радикально зрю в корень, Фил Олегыч. Вербально и дескриптивно. Как учили.

— Учи тут ученого. Ох мне дебита ностра…

Слушающий и читающий да разумеет. Иным не дано постигнуть тайны и таинства истинной мудрости. В «Эпигнозисе» и в «Продиптихе» наших предтеч — Архонтов Харизмы, а затем отцов-основателей ордена рыцарей Благодати Господней тебе многое предстоит вычитать и узнать…

По завершении беседы с прецептором Филиппом неофита грубовато по-арматорски наставляла кавалерственная дама Анастасия. За праздничным столом она ему добавила приятного удовольствия и радостных предвкушений:

— Чтоб ты знал, Ванька! На следующей неделе отправляешься со мной в Филадельфию, неофит недоделанный. Познакомлю тебя с твоим будущим арматором — лордом Патриком Суончером.

Ан не шибко радуйся, неофитик. У нашего сурового дедушки Патрикей Еремеича не забалуешься. Чуть что не по нем, враз пожалеешь, что у тебя все яички в одну мошонку сложены. Очень больно, скажу тебе, и невкусно.

Или же на обе корки пряменько в мякоть нашпигует экстравитаминами до потери пульса. Тогда ни встать, ни сесть… Будешь лежать с мрачным зраком голым кверху сраком…

Ваня на Настю за арматорские грубости нисколечко не обиделся. Потому как Фил Олегыч заранее предупредил: они, арматоры, мол, такие-сякие, «одним мирром и миром мазаны»… и шутки у них специфические, врачебные.

— …На словах и на деле, ежели наши несчастные организмы пользуют, брат ты мой…

Для пользы долга рыцарь-неофит Иоанн с радостью согласен вытерпеть все что угодно. Надо так надо, врачей должно слушаться.

Правда, вышло немножко стыдно и стеснительно, когда сегодня утром в лаборатории «Трикона-В» Настя и Вероника Афанасьевна вдвоем его долго осматривали, разглядывали наголо, ощупывали совсем голого снаружи и внутри. После диаграммы и таблицы на мониторе изучали, обсуждали, приказав ему сидеть тихо «с тряпочкой на чреслах».

Потом Вероника Афанасьевна без каких-либо церемоний за Настю взялась, уложив ее на медицинский топчан в гипносне, здоровущими стоячими сиськами кверху. Затем совместно двух голозадых, как она сказала, наладила в душевую обмываться и подмываться.

К тому времени Ваня как-то перестал замечать, в каком таком голом виде и он и Настя. А она ему под душем разъяснила про дидактическую теургию, которую хитренько использовал Фил Олегыч, незаметно усевшийся в дальнем углу арматорской лаборатории.

— …У арматоров и прецепторов мы, Вань, что есть, то и есть в натуре, мужественно и женственно, во всю нашу прельстительную сись-пись наружу…

Но открыто пялиться мне в промежность все же не надо, мой мальчик, член с пальчик. Ниже талии чего-либо достопримечательного у меня нет, так круто отличающегося от твоих голеньких картинок в орденской подростковой энциклопедии «Об этом и о том»…

«Скажет она тоже! Живьем оно смотрится по-другому. Там скучная анатомия, а здесь калокагатия, эстетика и эротика…»