Кирилл Манаков - Хроники последнего лета

Во всем прочем кабинет не отличался от таких же рабочих помещений других сотрудников администрации: казенного вида мебель, невзрачные обои на стенах, старенький компьютер с гудящим ламповым монитором и портрет улыбающегося президента на стене.

Кабинеты Доброго-Пролёткина и Гофмана находились по соседству и имели крохотную общую приемную, где размещался столик секретарши Клары Матвеевны Бессеребряниковой. Современные продвинутые офисные работники предпочитают использовать бесполое слово «секретарь», но любой человек, хотя бы раз взглянув на Клару Матвеевну, непременно воскликнет: настоящая секретарша! И причем секретарша, служащая в очень солидном государственном учреждении! Любая черточка в ее облике подчеркивала принадлежность к этой уважаемой профессии: высокая, как башня, прическа, строгий взгляд, блузка в цветочек, серая юбка и ярко накрашенные губы. Именно на эти бардовые губы обращал внимание входящий в приемную посетитель, а вся прочая составляющая Клару Матвеевну материя воспринималась как придаток к ним.

Привычки Доброго-Пролёткина доставляли уважаемой секретарше немало проблем. Дело в том, что советник категорически отказывался пользоваться мобильным телефоном, и потому Кларе Матвеевне постоянно приходилось работать в качестве телефонистки, отвечая на звонки и соединяя его с желающими пообщаться. А таковых набиралось изрядное количество — Иван Степанович был человеком востребованным.

Пришло обеденное время, и господин советник, верный многолетней привычке принимать пищу точно по часам, решил перекусить. Его убежденность в пользе домашнего питания выражалась в том, что он приносил в портфеле несколько баночек и термосов с провизией. Преимущество термоса, пусть даже кустарного китайского производства, перед разогреванием в микроволновке заключается в отсутствии навязчивого запаха, с головой выдающего трапезничающего сотрудника. Сегодняшний обед состоял из рассольника со сметаной, телячьих котлеток с картофельным пюре и густого ароматного вишневого киселя. Иван Степанович затворил дверь, защелкнул замок, расстелил на столе газетку — по старинной привычке «Комсомолку» — и принялся расставлять тарелки и раскладывать приборы. Еда — это, знаете ли, сакральный процесс, и проводиться он должен в точном соответствии с традициями и правилами этикета.

Примерно в час пополудни, в приемной раздался телефонный звонок. Клара Матвеевна взяла трубку, сказала «минуточку» и соединила с Добрым-Пролёткиным, который как раз закончил рассольник и собирался переходить ко второму.

По телефону он говорил очень недолго — буквально несколько слов: «здравствуйте», «да, конечно» и «как обычно». Положив трубку, советник очень ловко прибрал стол, скомкал и выкинул газету, затем достал из ящика тонкую папочку и засунул ее в портфель. Перед тем как выйти из кабинета, очень внимательно оглядел себя, поправил пиджак, пригладил шевелюру и, присмотревшись поближе, выдернул волосок с кончика носа. Уже в приемной на ходу Иван Степанович попросил секретаршу срочно вызвать машину.

Когда Добрый-Пролёткин спустился на улицу, служебный «Форд Фокус» уже ждал у входа. Ехать пришлось недолго: от Старой площади по набережной до Садового кольца к симпатичному старинному особнячку с табличкой очень уважаемой финансовой корпорации.

Серьезные охранники в черных костюмах, по всей видимости, были предупреждены о визите, поэтому без разговоров распахнули перед советником тяжелую дверь и поручили заботам миловидной девушки, проводившей его на второй этаж в комнату с кожаными креслами и дубовой мебелью.

— Здравствуйте, господин Пролёткин!

Сенатор Макдауэлл говорил по-русски с сильным акцентом. Он вышел к советнику с самым радушным видом, как будто встретил старого друга.

Иван Степанович сердечно пожал сенатору руку.

— С вашего разрешения Добрый-Пролёткин. Приветствую вас! — ответил он с легким поклоном, подчеркивая слово «Добрый».

Сенатор изобразил на лице искреннее огорчение от досадной ошибки и пригласил Ивана Степановича садиться. Советник опустился в кресло, аккуратно поставив портфель у ног.

— Я рад, господин Добрый-Пролёткин, — сенатор сделал паузу, показывая, что на этот раз он исправился, — что вы согласились встретиться в неофициальной обстановке.

— А я весьма польщен приглашением, — немедленно ответил Иван Степанович.

Похоже, что Макдауэлл не знал слова «польщен», но по контексту угадал его значение.

— Ну, что вы, это я… польщен, — произнес он с выражением, как будто пробовал новое слово на вкус.

Советник молча ждал, и сенатор продолжил:

— Я хотел бы сразу перейти к делу. Не возражаете?

— Разумеется. Как у вас говорят: время — деньги!

— О! Вы с этим согласны?

— Отчасти. Если рассматривать в самом примитивном понимании. А, в общем, невозможно сравнивать сложное понятие времени с простым средством платежа.

Макдауэлл перестал улыбаться и очень серьезно посмотрел на собеседника.

— Чай, кофе, виски, сигара?

— Нет, спасибо, я предпочитаю не отвлекаться во врем серьезного разговора.

— Да, да, вы, правы, отвлекаться не стоит.

Сенатор подошел к барной стойке, открыл прозрачный шкафчик, красиво исполнивший механическую мелодию, достал бутылку минеральной воды, налил в бокал, вернулся и сел в кресло напротив Доброго-Пролёткина.

— Сердце пошаливает, — Макдауэлл кивнул на бокал, — я отказался от возбуждающих и горячительных напитков. Пора думать о вечном.

— О вечном думать следует всегда, — с едва уловимой усмешкой ответил Иван Степанович.

— Да, да… итак, начнем?

— Думать о вечном?

— К сожалению, нет. О самом актуальном.

— О насущном, значит… С удовольствием.

Сенатор сделал глоток минералки и поудобнее устроился в кресле.

— Я думаю, вы знаете цель моей миссии. Нас крайне интересует группа, которую представляет господин Загорский. Мы понимаем и ценим его возможности и хотим наладить сотрудничество. Предварительные переговоры проведены, соглашение подготовлено, но, к сожалению, нам не удалось пока окончательно согласовать его с господином Загорским. Мне показалось, что на нашей последней встрече он не был настроен на диалог.

— Не вижу никаких проблем! Проще всего это выяснить у самого господина Загорского. Уверен, он будет рад побеседовать с вами. Кажется, переговоры назначены на шестнадцатое?

— О, да! Именно на шестнадцатое! Осталось всего три недели, и мы хотели согласовать позиции.

— Со мной?

— Да, да, с вами.

— Отчего так?