Ума Барзи - Полдень синих яблок

Дино смотрел на него, по- прежнему ничего не понимая.

- Динка, ну хватит! Это же я – Гарик. Игорь Завадский.

И, видя, что Снегин действительно его не узнаёт, забеспокоился:

- Ты что, головой стукнулся, Аденоид?

Это была школьная кличка Дино, так его называли только самые близкие друзья, неужели он и этого не помнит?

Дино растерялся. Он не знал как себя вести.

- Что, и “Дикая собака Динка” тоже не помнишь? – Игоря стал раздражать этот спектакль.

- Послушайте, - начал Дино.

- Ну, хватит, Дин! - обиделся Игорь и зачастил привычной скороговоркой: - Я понимаю, что тебе тоже очень не нравится, что я делаю. Перемывать чужое грязное бельё в эфире, у всех на глазах противоречит твоим моральным принципам. Мне самому иной раз это противно. Но это не значит, что близкие друзья должны отворачиваться от меня. Работа имеет свои побочные явления, это я понимаю. Но мухи, как говорится, отдельно, котлеты отдельно. И то, что я делаю, тоже имеет свои плоды. Рейтинги, имя, деньги, наконец! Но я совершенно не намерен жертвовать старой дружбой. В отличие от некоторых, - и он многозначительно посмотрел на растерянного Дино.

- Динка, да что с тобой? – недоумевал Игорь. – Ну, подумаешь, лет десять не виделись, но это же не повод…

“Вот она, спасительная ниточка!” – наконец сообразил Дино.

- Ой, здравствуйте, Игорь! – проходившая мимо женщина всплеснула руками. – А я смотрю, вы или не вы!

Оба дружно повернули головы в сторону невысокой пухлой библиотекарши на коротких ножках, туго перетянутой пополам, словно сарделька, поясом юбки.

- Здравствуйте, Бронислава Яковлевна, - Дино учтиво поклонился.

- Здравствуйте, Диночка, - она продолжала с умилённой улыбкой смотреть на Завадского. – Игорь, мне так неловко, но не могли бы вы дать автограф. Не мне! Я уже вышла из этого возраста. Дочке моей, она вас обожает.

Завадский нацепил одну из своих дежурных обаятельнейших улыбок и, достав откуда-то из глубин шикарного пиджака пачку своих же фотографий, размашисто надписал одну из них и вручил светящейся от счастья сардельке. Она кокетливо рассыпалась словами благодарности и удалилась, оставив после себя стойкий запах дешёвых духов.

- Блин, как на нашу географичку похожа. У вас тут все такие мымры?

Дино, стоявший до этого истуканом, вдруг схватил Игоря за локоть. Протащив его через весь читальный зал, не обращая внимания на удивлённо приподнявших головы посетителей, впихнул в дверной проём хранилища и усадил на стул.

Завадский всю дорогу дурашливо сопротивлялся и бубнил, не переставая:

- Снегин, я, конечно, понимаю твои эмоции. Радость встречи переполняет твоё букинистическое сердце, но не надо так откровенно это демонстрировать. Что подумают люди? К моей неподмоченой репутации ещё не доставало недвусмысленных намёков на мою нетрадиционную сексуальную ориентацию. Хотя подмочить тебе её всё-равно не удастся, я, дабы тебе было известно, слыву непоколебимым любителем женского пола. И это у нас, заметь, взаимно.

Игорь откровенно веселился.

- Смотри-ка, и не изменился совсем, только очки эти дурацкие нацепил. Очкарик, засунул в жопу шарик! Хоть бы линзы вставил. Вот ты хоть помнишь, какого цвета у меня глаза были? А такого цвета глаз, как у меня сейчас даже в природе не существует. Девчонки тащатся!

Дино несколько раз пытался остановить эту словесную тираду, но Завадского несло так, что это было бесполезно.

- Игорь, остановись!

- Что вы говорите! – он театрально всплеснул руками, вальяжно развалившись на стуле. – Нас вспомнили, наконец!

- Игорь, послушай, я тебя правда не помню. И эту, Брониславу Яковлевну нашу не помню.

- Фиру Моисеевну.

- Что?

- Нашу географичку звали Фира Моисеевна.

- Не важно! Нет, это, конечно, важно, но гораздо серьёзнее то, что я ничего этого не помню.

Тут уж растерялся Завадский.

- Ты что, серьёзно? Вообще ничего? Как белый лист, да?

- Не совсем. Что-то, как в дымке, туманно, даже разглядеть невозможно. Что-то чётче, но как-то безлико, урывками, в одну линию не выстроишь. Есть, правда, яркие воспоминания…

- Ну вот, цепляйся за них, раскручивай! – пытаясь помочь другу, посоветовал Игорь.

- Да пытался! Даже ездил туда.

- И что?

- Ничего. Там меня никто не помнит.

- Не понял, - у Завадского округлились глаза.

- Да я сам ничего не понимаю. Приехал я в этот монастырь…

- Снегин, ты что монахом заделался? – хихикнул Игорь. – С тебя станется.

- Да я точно помню, что в монастыре жил. И настоятеля, и братьев помню. И дворик, и сад. Липы как раз цвели и гудят от многомиллионных пчёл. Воздух сладкий, густой и тягучий как мёд, аж голова кружится. Пчёлы слетаются, братья мёд собирают. Картинка чёткая такая, ясная.

Пришёл я туда, иду по липовой аллее, всё знакомое, куда идти – знаю. Поднимаюсь по лестнице к настоятелю. А он не то, что не помнит – понятия не имеет, кто я такой.

- Ни фига себе! – открыл рот Завадский и смотрел на Дино, как на диковинку. – Слушай, вот у меня на передаче тоже таких вот дуриков, - вырвалось у него, - ой, извини! Так вот с ними доктора поработали, по телевизору показали и всё!

- Что всё?

- Родственники нашлись. А память потихоньку восстанавливается. Может, специалистам показаться? У меня есть.

- Да поработали уже! У нас свои специалисты, видишь, какая система?

- Да уж, - Завадский огляделся. – Книжно-червячная у вас тут система. Или сине-чулочная. Видел вон, - он кивнул головой в сторону воображаемой Брониславы Яковлевны. – Слушай, а как ты работаешь, без памяти-то?

- Да в том-то и дело, что касается работы и знаний, всё это не стёрлось. Даже наоборот.

Дино и сам не мог этого объяснить. Да и как понять, что взяв в руки книгу или фотографию,с удивлением для себя он открывал, как из глубин подсознания вдруг возникали и постепенно проявлялись, как в ванночке с проявителем, ожившие картинки давно происходивших событий. Так же, как и не мог контролировать их. Они, это видения, вспыхивали непроизвольно, но, исчезая, оставляли в удивлённой памяти отпечаток со всеми мельчайшими деталями. Он не мог с точностью сказать, происходило это на самом деле и он каким-то непостижимым образом становился невольным наблюдателем, подсматривал за жизнью чужих людей или всё это был лишь плод его воображения.

Может, он и вправду стукнулся головой, прав Завадский? И от удара завертелись, заскрипели неведомые пружины, запустился механизм, раздвигающий таинственный занавес, обнажая костюмированное действо многолетней давности? Если это так, то какие же ещё секреты хранятся там, в глубине?