Олег Кожин - Бестиариум. Дизельные мифы (сборник)

Первой успела молодая женщина, с некрасивым плоским лицом и черными волосами, заплетенными в толстые косы. Запрокинув в небо подбородок, она обнажила немытую шею и даже не вздрогнула, когда тонкое лезвие костяного ножа, вспороло ей артерию. Хлынувшую на камень кровь жадно поглощал толстый ковер мха, ставший лишь самую чуточку ярче. Едва тело бездыханной куклой повалилось на древний, кощунственный алтарь, стойбище обезумело. Мужчины, женщины, старики, старухи, несмышленые чумазые дети, олени, подвывающие от нетерпения собаки и даже наши лошади – все они ринулись к сгорбленному узкоглазому старику. Живая масса превратилась в гигантское существо, размахивающее бесчисленным множеством конечностей. Она наползала на ойуна, подставляла уязвимые шеи, и сотни ее глаз, до предела распахнутых в чудовищном экстазе, отливали стеклом.

Не прекращая пения, шаманы оттаскивали трупы от жертвенного камня, не давая ему скрыться под грудой безжизненных тел. Старый якут работал не покладая рук, с монотонностью человека, который делает привычную рутинную работу. Откуда брались силы в этом тщедушном теле? Не могу сказать, сколько времени продолжалась эта кровавая резня, но, когда плато выстелил ковер из мертвецов, а возле камня остались стоять только закутанные в шкуры шаманы, солнце превратилось в пылающий, налитый кровью глаз, медленно закатывающийся под веко горизонта.

В воздухе стоял тяжелый запах дерьма и меди. Запах бойни. Земля подо мной мелко дрожала. Я чувствовал, как, впитываясь в мох, кровь проникает в ее тело. Уходит по запутанной переплетенной сети бесконечно длинных корневищ, бледных, как кожа покойника. Горячие от напитавшей их крови, они протачивали себе путь в вечной мерзлоте, ломали камни, раздвигали почву слой за слоем, уползая всё ниже и ниже, в такую темноту, какую не под силу вообразить никому из ныне живущих. Они плели путеводную нить, способную вывести бога в мир людей.

Им не хватало самой малости.

В отличие от обычных несчастных людей, шаманы действовали слаженно и организованно. По очереди подходя к ойуну, каждый из них бережно брал его за руку с ножом и сам проводил под своим подбородком смертельную красную линию. Истекающие кровью шаманы не падали наземь, а опускались спокойно и степенно, точно решив вздремнуть часок-другой перед дальней дорогой.

Тогда ойун впервые устремил взгляд в мою сторону. Медленно, словно легкий костяной ножик вдруг стал неподъемным, он приложил лезвие, странным образом оставшееся белоснежно-чистым, к левому уху. И так же медленно соединил его с правым широкой изогнутой дугой. На дряблой шее раскрылась уродливая багровая улыбка. Миг, и ее вырвало красным, горячим, исходящим еле заметными струйками пара, потоком. Однако шаман не упал. Даже не покачнулся. Кривой узловатый палец, покрывшийся быстро высыхающей коркой цвета ржавчины, поманил меня, призывая встать с колен, принять свою судьбу. И я бы пошел, изнемогая от боли и тяжести навалившихся знаний, я бы пополз к нему, цепляясь за мертвую землю обломками ногтей. Безропотно двинулся навстречу собственной гибели… Но в эту секунду прямо над ухом раздалось:

– Э, нет! Ты чего удумал, старый?!

Пережитый кошмар подтолкнул меня на самую грань безумия. Я совершенно забыл о майоре. Голос его, уверенный и властный, дрожал от плохо скрываемого страха. Не меня призывал уродливый старческий палец. Его – офицера НКВД Баруха Иосифовича Фишбейна.

– Не-ет… нет-нет-нет! – Барух неуверенно улыбался, часто мотая головой из стороны в сторону. – Не смей! Даже не смей, слышишь меня? Ты хоть понимаешь, в кого ты пальцем тычешь, падаль сушеная?!

Старик слышал. Но, кажется, слова Фишбейна мало заботили его. Не помешала даже смертельная рана в горле – беззубый рот раскрылся и отчетливо произнес:

– Эн аччыгый иэдээни таллын. Бар киниэхэгьэ. Ухьугуннар кинини!

Вслушиваясь в чужой говор, я внезапно осознал, что понимаю каждое слово:

– Ты выбрал меньшее зло. Так иди за ним. Разбуди его!

Похоже, майор тоже понимал плавный говор ойуна. Он закричал, отчаянно и обреченно. Но всё же пошел вперед, с трудом переставляя непослушные ноги, сопротивляясь каждому шагу. В бессвязных выкриках, перемежаемых всхлипами, я разобрал что-то о том, что он, Барух Фишбейн, самый верный и преданный слуга, что именно он должен стать правителем нового государства, что это несправедливо… Но обретенные знания говорили мне, что тот, к кому он взывал, совершенно иначе воспринимает справедливость. Оставалось лишь поражаться, как майор пропустил очевидное: разум будущего правителя будущей Независимой Сибири должен быть простым. Как, например, у недалекого сельского парня из-под Красноярска, коего угораздило оказаться не в то время, не в том месте. Только такой человек способен впустить в свое сознание рокочущего бога, не погибнув при этом.

Рыдающий майор против воли приближался к неподвижно застывшему ойуну. Глядя в его спину, сгорбившуюся в предчувствии беды, я осознал, насколько правильными и дальновидными были его расчеты. Старый мир, мой мир, умирал, ибо Древние боги понемногу захватывали его, исподволь перестраивая по своему извращенному вкусу. Призвать меньшее зло, не дожидаясь, пока страну захватит зло большее, – не самый плохой вариант. Это как выпрыгнуть из окна высотного дома, спасаясь от пожара. Всегда остается крошечная надежда, что ты выживешь.

Тем временем майор встал перед стариком-якутом, запрокинув голову, точно жертвенный олень. Из-под круглых очков текли бессильные слезы.

– Я! – закричал Фишбейн. – Это должен быть я!

И забулькал, подавившись собственной кровью. Мертвый ойун утешающе похлопал его по плечу.

– Бар киниэхэгьэ. Ступай за ним. В конце концов, ты всего лишь маленькая крыса. И ты сохранил самое ценное – свою бессмертную душу…

Еще раз обагрился древний алтарь. Тяжелые алые капли просочились сквозь мох, завершая путеводную нить. С оглушительным хрустом громадный камень развалился пополам. Из-под земли вырвалось бесформенное клубящееся марево, тут же поглотившее ойуна и его последнюю жертву. Перед тем как окончательно раствориться в облаке хаоса, Барух стянул через голову свои странные очки. Черные глаза так и остались плавать за толстыми линзами, точно неведомые рыбки в маленьких аквариумах, а в окружающий мир прицелились пустые глазницы. Мне казалось, что майор пытается запомнить это мгновение, запечатлеть его отсутствующей сетчаткой.

Изменчивое облако побагровело, как будто впитало в себя кровь всех принесенных в жертву существ. На мгновение, страшную долю секунды, оно приняло форму настолько чудовищную, что я, забывшись, закричал, будто надеясь отодвинуть неизбежное. Багровый туман вытянулся, превратившись в узкую полоску, похожую на копье… которое резко вошло в мою голову.