Елена Ткач - Зеркало Пиковой дамы

— Это мой путь, — превозмогая себя, сквозь зубы ответил Далецкий. Может быть, ошибочный, но он мой! Я хочу создать театр, который поможет излечиться от страха. Потому что от него практически нет лекарств, он обладает неодолимой властью над человеком. И я за это плачу, плачу дорого, вы знаете…

— Да в том-то и дело, что платят они! — вскричал старик и от возбуждения притопнул ногой. — А ты… пока человек не изжил свой грех, жизнь его возвращает к одной и той же ситуации, к одной и той же проблеме, тыкая в неё носом, пока он не прозреет! Только если взглянуть на себя со стороны, разглядеть, в чем корень всех бед — только тогда можно вырваться из замкнутого круга и подняться вверх по витку спирали! Но ты не хочешь понять себя, не видишь, в чем твоя слабость…

— Николай Валерьянович…

— Нет уж, терпи, я все скажу! — горячился старик. — Ольга, теперь Наташа! Кто третий? Или ты не понял, куда ведут твои благие намерения? Я сам сейчас повторяюсь, но я хочу достучаться, Марк, хочу, чтобы ты увидел это чертово колесо, в которое ты угодил. Тебе нужно проработать свой главный грех: мальчик мой, ты живешь иллюзиями… Вернись к реальности и перестань изображать из себя духовного водителя и наставника. Увидишь, все сразу изменится, все встанет на свои места: возникнет живой театр! Марк, рядом с тобой живые люди, а не подопытные кролики для твоего идиотского эксперимента!

— Николай Валерьянович, остановитесь! Если бы не уважение к вам…

— Что? Выгнал бы вон? На дверь указал? Маль-чиш-ка!!! Знаю, что ты позволяешь себе подобные выверты, но и с сопляками-студийцами — и с ними нельзя так… нельзя! Это истерика, Марк! Это не театр…

Старик в изнеможении рухнул на стул, и, судорожно хватая ртом воздух, сорвал свою бабочку, попытался расстегнуть ворот рубашки, но руки не слушались… Далецкий кинулся к нему, расстегнул воротник, принялся растирать ладони…

Когда Николай Валерианович немного пришел в себя, Марк приник щекой к руке старика, низко склонил голову и долго стоял так, молча… Тлели минуты. Ни учитель, ни ученик не решались прервать паузу, а может быть, не хотели… Наконец, Николай Валерианович вздохнул, притянул к себе повинную голову и поцеловал в лоб. Далецкий отвернулся. Из своего тайника Маша видела, что на глазах у него выступили слезы.

— Ну, милый, довольно, — хрипло, с трудом проговорил старик. Повоевали и будет! Давай думать, как быть, какой выход искать.

— Николай Валерианович, помилуйте, — сдавленным голосом еле выговорил Марк Николаевич. — Довольно всех этих разговоров — итак я вас сверх меры утомил! Позвольте мне… позвонить вам завтра.

— Это сколько угодно, мальчик, сколько угодно, — развел руками старик. — Но звонки — звонками… Что у тебя со сроком аренды? Что с деньгами? И как ты собираешься возвращать Наташины долги? Она же не будет вечно сидеть в психушке…

— Это клиника…

— Ну, хорошо, в клинике, пока ты тут выпускаешь премьеру…

— Я не знаю, что делать, просто не знаю! Я целиком завишу от прихоти безмозглой вертихвостки, которую за версту нельзя подпускать к театру… потому что её отец дает деньги и на аренду, и на все остальное. И это не я её, а она меня может погнать из театра…

— Ну, положим, это не так, — вскинул голову Николай Валерьянович. — В Префектуре дали добро тебе, а не её папаше, — тебе, известному режиссеру, позволили открыть студию… У тебя имя все-таки, черт бы тебя дурака, побрал! Но такую зависимость долго терпеть нельзя: ты изведешься и ничего путного сделать не сможешь — тут не до творчества! Выгони её к чертовой бабушке и ищи спонсора. Нашел одного, так почему не найдешь другого?!

— На это уйдут месяцы… а может, не один год. Я не могу бросить ребят: они мне поверили. Они горят, они живут этим… днюют и ночуют в студии. Не могу вот так взять и предать их только потому, что на дворе трудные времена, а у меня мало связей среди этих… новых русских.

— Заладил: не могу, не могу… А что ты можешь?! — снова закипятился старик. — Ладно… я понял. Будем думать. Только, знаешь что? — старик прищурился. — Я вот сейчас подумал, что в истории с Наташей ты, может, и в самом деле не виноват…

— А кто же тогда?

— Старуха! Это её проделки! — оглянувшись на сцену, зашептал Николай Валерианович.

— Да, что вы такое говорите? — смутился Далецкий, отчего-то тоже говоря шепотом.

— А разве ты не слыхал, дружок, что в истории театра есть несколько пьес, вкруг которых ходят самые разные слухи… Как только их начинают ставить, в театре начинают твориться непонятные вещи… И "Пиковая дама" одна из первых в этом списке, хоть это вовсе не пьеса. Не делай вид, что тебе это не известно: каждый мало-мальски причастный к сцене об этом знает!

— Ну, положим, я слышал об этом. Многие говорили… Хотя сам никогда с подобным не сталкивался, — пожал плечами Марк Николаевич.

— Уже столкнулся! — старик похлопал его по плечу. — И сам не заметил, как влип. Ведь Наташа… руку даю на отсеченье, что сама Пиковая Дама в сети свои её заманила. А кстати, кого Наташа должна была играть в спектакле?

— Ее, — упавшим голосом обронил Далецкий. — Старую графиню.

— Ну вот, а ты мне не веришь! — торжествовал Николай Валерьянович. Все черным по белому! Я же говорю, Марк, ты не замечаешь, что творится вокруг. Очнись! Театр — это магия! Это пространство особенное, и ты сам прекрасно об этом знаешь. Оживает пьеса, её герои и то непостижимое, что таится за этим… оно воздействует на нас, оно может дать нам силы, а может отравить насмерть, просачиваясь сквозь тончайшую ткань…

— Да, я помню ваш излюбленный образ: незримая ткань, на которой все мы вышиваем свой узор — жизнь… — Далецкий запрокинул голову и глубоко вздохнул.

— Жизнь, да… Но кажется, я был не прав. Это, скорее, искусство.

Старик поклонился, обнял своего смешавшегося ученика и, сказав, что будет думать, где найти спонсора, и что непременно появится на репетиции в самое ближайшее время, удалился. Марк Николаевич, прибрав на столе, вскоре тоже ушел.

Свет погас. Маня осталась одна.

А в зловещем поблескивании амальгамы за прозрачным стеклом чудились странные образы. Это горький дым сигарет, что слоистыми облаками плыл в пустом зале, отражался и таял, точно зеркало впитывало его…

Глава 9

ПОСЛЕДСТВИЯ ИГРЫ В ПРЯТКИ

— Что с тобой, ты вся как перекошенная! — ахнула Аля, открыв Маше дверь.

Глаза у подруги были испуганные, руки холодные, нос ледяной, а сама вся скукоженная и дрожащая — её трясло.

— Ты что, замерзла? Полезай в горячую ванну скорей!

— Н-нет, — стуча зубами, выдавила Маня, — я лучше под одеяло. Аль, ты мне чайку принесешь?