Шарлин Харрис - Мертвы, пока светло

Услышав, как снаружи завелась машина, я потеряла сознание.

Никогда раньше за мной такого не водилось, надеюсь, и в будущем не повторится, но, кажется, у меня было некоторое оправдание.

Похоже, я пробыла в обмороке близ Билла довольно долго. Эта мысль оказалась решающей, и мне стоило над ней подумать. Но не теперь. Едва я пришла в себя, как все увиденное и услышанное вновь накатило на меня, и я поперхнулась. Билл моментально перегнул меня над краем дивана. Но мне удалось не распрощаться со съеденным, возможно, из-за того, что его было не так уж и много.

— И так ведут себя вампиры? — прошептала я. В том месте, где в горло вцепился Джерри, оно болело и было покрыто синяками. — Они отвратительны.

— Я пытался перехватить тебя в баре, когда понял, что ты не дома, — сказал Билл. Его голос был нейтрален. — Но ты уже ушла.

Я расплакалась, хотя и понимала, что ничего не смогу изменить. Я была уверена, что Джерри уже мертв, и считала себя причастной к этому, но не могла промолчать, когда он попытался заразить Билла. За столь короткий промежуток времени многое расстроило меня настолько, что я не не в силах была даже решить, от чего начать огорчаться. В течение пятнадцати минут я боялась за свою жизнь и за жизнь Билла (ладно, пусть будет существование), наблюдала за сексуальным действом, которое должно быть исключительно приватным, видела своего потенциального дружка в дрожи кровавой похоти (с ударением на похоти) и едва не была задушена больным геем.

Еще поразмыслив, я дала волю слезам. Я сидела, ревела и вытирала лицо носовым платком, который дал мне Билл. Любопытство по поводу того, зачем вампиру носовой платок, было лишь отблеском нормального состояния, и его тут же смыл поток слез.

Биллу хватило здравого смысла не пытаться обнять меня. Он сидел на полу и был настолько тактичен, что отвернулся, пока я вытирала лицо насухо.

— Когда вампиры живут в гнездах, — неожиданно произнес он, — они зачастую становятся более жестокими, поскольку подстрекают друг друга. Они постоянно видят подобных себе, а это всегда напоминает, насколько они далеки от людей. Вампиры вроде меня, живущие в одиночку, получают больше напоминаний о том, что некогда были людьми.

Я внимала его мягкому голосу, который медленно облекал мысли, словно пытаясь объяснить необъяснимое.

— Сьюки, многие из нас всю жизнь, веками соблазняли и брали. Искусственная кровь и неохотное людское признание не изменят этого за день, да и за десяток лет. Диана, Лиам и Малкольм вместе уже пятьдесят лет.

— Как мило, — сказала я, и в моем голосе звучало нечто, чего я прежде не слышала: желчь. — Золотая годовщина свадьбы.

— Не можешь забыть? — спросил Билл. Его огромные темные глаза становились все ближе и ближе. Его рот был в паре дюймов от моего.

— Не уверена. — Следующие слова сами выскочили из меня. — А я ведь даже не знала, можешь ли ты сделать это.

Его брови вопросительно поднялись:

— Сделать что?

— Ну… — Я замолчала, пытаясь найти более удачную формулировку. За этот вечер я увидела больше грязи, чем за всю предыдущую жизнь, и мне не хотелось добавлять. — Эрекцию, — вымолвила я и отвела глаза.

— Теперь ты знаешь. — Он пытался сдержать удовлетворение. — Мы можем заниматься сексом, но не можем зачинать или вынашивать детей. Тебя не радует, что у Дианы не может быть детей?

У меня полетели предохранители. Я подняла глаза и уставилась прямо на него.

— Не смей смеяться надо мной!

— Ох, Сьюки, — сказал он и потянулся, чтобы прикоснуться к моей щеке.

Я увернулась от его руки и вскочила на ноги. Он не стал помогать мне, что было хорошо, а просто сидел на полу и спокойно смотрел на меня. Клыки у Билла спрятались, но я понимала, что он все еще голоден. Плохо.

Моя сумочка лежала на полу у входной двери. Передвигалась я не очень уверенно, но все же ходила. Из кармана мне удалось достать список рабочих и положить его на стол.

— Мне надо идти.

Внезапно он оказался передо мной. Снова одна из вампирских штучек.

— Можно ли поцеловать тебя на прощание? — спросил он, опустив руки, давая мне понять, что не притронется ко мне, пока я не позволю.

— Нет, — яростно сказала я. — После них — не могу.

— Я зайду к тебе.

— Хорошо. Может быть.

Он потянулся, чтобы открыть дверь. Подумав, что он тянется ко мне, я вздрогнула.

Развернувшись, я влетела в машину, и слезы вновь замутили мир. Хорошо еще, что до дома было рукой подать.

Глава 3

Телефон надрывался. Я натянула на голову подушку. Сейчас трубку снимет бабушка. Но настойчивый звук не прекращался, и я поняла, что бабушка пошла в магазин или работает где-нибудь в саду. Пришлось тянуться к столику, чему я не была рада, но смирилась. Головная боль и полная иллюзия жуткого похмелья (мое было скорее эмоциональным, чем алкогольным) довершили картину, когда я дотянулась дрожащей рукой до трубки.

— Да? — попыталась спросить я, но ничего не получилось. Я прочистила горло и попробовала еще раз. — Алло!

— Сьюки?

— У-гм-да. Сэм?

— Да. Слушай, дорогая, сделай одолжение.

— Какое? — Я и так должна была сегодня работать, и мне совершенно не хотелось работать и за себя, и за Дон.

— Заскочи к Дон, посмотри, что с ней. Сможешь? Она не отвечает на звонки и не появляется. А тут только что пришел грузовик, и мне придется показывать, что куда разгружать.

— Сейчас? Мне надо ехать прямо сейчас? — Никогда старая кроватка не казалась мне такой уютной.

— Не сможешь? — Впервые он уловил мое необычное настроение. Я никогда ни в чем не отказывала Сэму.

— Ну, наверное, смогу, — сказала я, чувствуя себя измученной от одной мысли. Дон была мне не очень симпатична, как, впрочем, и я ей. Она была уверена: я прочла ее мысли и доложила Джейсону, что она о нем думала. И это будто бы привело к их разрыву. Но если бы я принимала столь деятельное участие в романах Джейсона, у меня не оставалось бы времени ни на еду, ни на сон.

Я приняла душ и натянула рабочую одежду, вяло передвигаясь. Вся моя решимость улетучилась, словно газ из газировки, оставленной в открытой бутылке. Я пожевала хлопьев, почистила зубы и, найдя бабушку, сообщила ей, куда собираюсь. Она сажала петунью в вазон, стоявший у задней двери. Похоже, она не поняла, что я имела в виду, но улыбнулась и помахала рукой на прощание. Бабуля становилась все более тугой на ухо, и в этом не было ничего удивительного, ведь ей уже стукнуло семьдесят восемь. Чудесно было, что она по-прежнему бодра и здорова, и ум ее ясен.

Я отправилась выполнять свою нежеланную миссию, думая при этом о том, насколько тяжело было бабуле поднять еще двоих детей после того, как она воспитала своих. Мой отец, ее сын, погиб, когда мне было семь, а Джейсону десять. Когда мне было двадцать три, бабушкина дочь, тетя Линда, умерла от рака. Ее дочь, Хадли, растворилась в той же субкультуре, что породила Раттреев, еще до того, как скончалась тетя Линда. Мы по сей день не ведали, знает ли Хадли о смерти матери. Это причиняло немало горя, но нам бабуля всегда казалась сильной.