Григорий Чхартишвили - Кладбищенские истории

Потом чудо-могильщик с грациозной небрежностью взмахивал киркой и делал на грунте несколько засечек. Рабочие брались за инструменты – и земля, даже самая каменистая или промерзшая, будто сама лезла на лопаты.

Бригадир стоял в стороне, покуривал. Его звали, когда нужно было выкорчевать корень или вытащить засевший под землей валун. Тогда старшой спрыгивал в яму, что-то подсекал, где-то подрубал, наваливался на рычаг – и готово. Паша ни разу не видел, чтобы бригадир возился дольше одной минуты.

Особенно понравилось Ленькову то, что земляных дел мастер обходился почти без слов. Хорош был и взгляд – тусклый, словно обращенный внутрь себя. Ясно, что не шустрик. Однако и не дебил – иначе не выбился бы в бригадиры.

Дальнейшая проверка подтвердила правильность выбора. Непьющий, языков не знает, географии тоже. Ему что Мадрид, что Нью-Йорк, что Париж. Сидит себе в гостинице, смотрит футбол или, если есть, порноканал. Зато ночью, на кладбище, с инструментом в руках – настоящий Паганини.

Такой вот напарник.

Тент из парашютной ткани был нужен, чтобы избежать ненужных осложнений. Если обходчику, в нарушение рутины, вздумается свернуть на Авеню Карет, куда выходит 89-ый дивизьон, он ничего не заметит, даже если протопает в пяти шагах от сфинкса. Крот и Некрофорус роют землю с противоположной стороны, да еще прикрыты тканью – такой же светло-серой, как памятник. Обнаружить их можно, только если приблизиться совсем уж вплотную. Но делать этого Леньков французу ни в коем случае не посоветовал бы. Однажды в Питере, на Волковом, сторожу вздумалось отлить на могиле камергера графа Опраксина, где как раз трудились Паша с Кротом. Увлеченный операцией Паша заметил поддатого кладбищенского аргуса, только когда тот тупо заматерился, глядя на сочащийся из земных недр свет. Леньков тогда растерялся, а Крот нет. Схватил беднягу сторожа за ногу, сдернул в могилу и один-единственный раз приложил чугунным кулачищем в ухо. Потом запихнул бесчувственное тело в крепкий, нисколько не прогнивший гроб, под бочок к его покойному сиятельству и аккуратно засыпал землей. От этого воспоминания у Паши до сих пор начинался нервный тик.

Поползав минуту-другую вдоль постамента, Крот достал из чемоданчика бур. Быстро сделал шурф вплотную к камню, посветил фонариком, кивнул. Под тентом было душновато, налипшая на сверло глина влажно посверкивала.

– Конечно, его произведения справедливо критикуют за позерство и любовь к дешевой эффектности, – стрекотал Паша, наблюдая, как специалист тихо жужжащей циркулягжой прорезает в земле прямоугольник. – Но какое волшебное сочетание звуков! Какие образы! Вот тебе четверостишье, из которого произрос весь Блок и добрая половина нашего Серебряного Века.

Стоит там женщина.Бледна,Пылают губы, словно пламень,А сердце холодно, как камень.Под фонарем стоит она.

Напарник вытер пыль с лица, сплюнул.

– Согласен, – развел руками Некрофорус. – Мой перевод хромает. В оригинале гораздо звучнее:

But one pale woman all alone.The daylight kissing her wan hair,Loitered beneath the gas lamps'flair,With lips of flame and heart of stone.

Крот ловко подцепил целый пласт дерна и отложил в сторону. Когда закончит – поместит обратно, разровняет, и будет незаметно, что в могиле кто-то копался.

Теперь специалист заработал ухватистой титановой лопатой. Быстро, буквально на глазах, ушел в землю сначала по пояс, затем по плечи. Настоящий крот, подумал Леньков. Пашино дело сейчас было простое – утрамбовывать пирамиду выкопанного грунта, чтобы куча не разрасталась.

Вот донесся характерный скрип металла о камень – значит, Крот уже дорылся до основания и устанавливает домкраты, чтобы саркофаг не просел. С начала операции прошло меньше получаса.

Крот дернул Пашу за ногу. Это значило: пора.

Сглотнув, Леньков полез в черный квадрат. Сердце колотилось где-то в области горла, но ощущение было приятным – будто летишь с крутого спуска на санках.

Очутившись в тесном склепе, плечом к плечу с Кротом, Некрофорус втянул воздух столетней давности. Луч фонаря скользил по крышке гроба. Под сантиметровым слоем пыли (и откуда она только здесь берется?) вяло поблескивала лаковая поверхность.

– Бронзовые, – уважительно сказал Крот, потрогав пальцем фигурные болты по углам. – Супер.

И, не теряя времени, включил электроотвертку.

Зззик, ззик, – нудно запищала она, и болт проворно вылез из паза. Время от времени Крот останавливался, чтобы подлить масла, и снова раздавалось: зззик, зззик. Паша страдальчески зажимал уши – это напоминало ему звук бормашины.

– Угу, – махнул Крот.

Взяли крышку в четыре руки, осторожно отставили.

На всякий случай Паша нацепил пропитанный лавандой респиратор. Из старых могил, бывает, таким амбре шибанет, что всё рабочее место облюешь. Кроту-то ничего, он ко всякому привык.

Но при виде мертвеца даже напарника, мастера могильных дел, затрясло.

Оскар Уайлд лежал в гробу совершенно целый, нисколько не тронутый тлением. Черный сюртук расползся, уголки воротничка почернели, но широкий лоб мертвеца был чистым и белым, а на полных, несколько обвисших щеках даже розовел румянец.

Паша-то был к этому готов и довольно хихикнул – в кои-то веки нервы у него оказались крепче, чем у помощника:

Прекрасен рыцарь, что, сраженный.Упал меж тростников,И рой рыбешек возбужденныйУж к пиршеству готов.

– Это про нас с тобой. Мы ведь готовы к пиршеству, а, Кротик?

– Чего это он? Чисто Ленин в мавзолее, – произнес специалист небывало длинную для него реплику.

– Необъяснимый феномен, зарегистрированный еще в 1909 году, когда останки переносили сюда с кладбища Баньо. Думали, остался один скелет, а классик всех удивил. Оказался нетленным, будто святой угодник. При этом умирал-то некрасиво. Когда испустил последний вздох, изо всех дырок полилось, даже из ушей. Очень неэстетично умер, для эстета. Может, потому и не прогнил, что вся дрянь сама собой вытекла? Ну, а что белый-румяный, это любовничек постарался, Бобби Росс. Подгримировал. Перезахоронением он командовал. Кстати, Бобби должен быть где-то рядом, его похоронили здесь же.

Паша посветил вокруг – и точно: в луче вспыхнул крутой бок амфоры, стоявшей у изголовья гроба.

– Золотая? – потянулся к ней Крот.

И паж, прелестный и нарядный,Поблизости лежит.Чернее ночи ворон жадныйНад ним кружит, кружит, —

пробормотал Паша, размышляя, не прихватить ли и урну с прахом Росса. Да ну ее. Кому теперь интересен какой-то Бобби Росс? Только лишняя тяжесть.

– Туфта, – разочарованно протянул Крот, взвешивая амфору. – Латунь.