Джеймс Херберт - Логово

Алану показалось, что он сейчас задохнется, и он чуть было не запаниковал, как вдруг ощутил, что ее тело напряглось в последних пароксизмах перед оргазмом. Она нашла рукой его член, стоявший от возбуждения, и подбодрила Алана на последнее усилие, так что он, сколько мог, вытянул язык и даже испугался, как бы не порвать сухожилие, а ее рука дарила ему наслаждение, которое смешивалось с болью в голове и легких, хотя эта боль каким-то образом стала доставлять ему наслаждение, и наслаждение снимало боль.

Теперь она уже не могла сдержать крики, да и не заботилась об этом, у Алана же были закрыты уши, и он ничего не слышал. Он выплеснул сперму ей на спину, и они бились в конвульсиях своего наслаждения, а их тела составляли причудливую скульптурную композицию, трепетавшую в лунном свете. Так продолжалось несколько секунд, а потом они медленно опустились на плед. Едва переводя дыхание, они ждали, когда их сердца перестанут бешено биться, прежде чем снова слиться в едином порыве.

Алан накинул на них ее пальто, и они прижались друг к другу, еще храня обретенное тепло, но уже чувствуя, как подбирается к ним холод.

— Алан, Алан. Спасибо, — сказала Бэбс, когда немножко успокоилась. — Это было прекрасно.

Алан только хмыкнул и пробормотал что-то нечленораздельное, потому что лежал, уткнувшись в ее грудь под пальто. Он чувствовал себя совершенно опустошенным, к тому же у него очень болели губы.

Бэбс, нырнув под пальто, приблизила свою голову к его.

— Разве это не было прекрасно?

Алан вытянул ноги, но трава обожгла его холодом, и он опять подтянул колени.

— Да, Бэбс, великолепно.

Однако, пресытившись и начиная замерзать, он вдруг вспомнил о доме и о том, что обещал Марджи не очень задерживаться.

Бэбс подняла голову и поцеловала его в щеку, потом повернулась на спину и раскинулась на пледе, блаженно улыбаясь. Ей все еще было жарко, и даже голым ногам не мешал осенний холод. Что-то коснулось ее ступни, и она подвинула ее поближе к другой.

— Милый, — спросила она, не отрывая глаз от облака, находящего на луну, — ты когда-нибудь думал, почему это так хорошо?.. У нас, я хочу сказать.

Она приподняла край пальто и глядела на него в ожидании ответа.

— Нет, Бэбс.

Она опять посмотрела на небо.

— С Регом никогда так не было, даже когда мы только поженились. Из-под пальто появилась макушка Алана, словно он примеривался к холоду, прежде чем вылезти совсем.

— Наверно, мы физически подходим друг другу, — сказал он. — Так бывает. Одни физически, другие духовно. Мы с тобой физически.

— Да нет, не только.

Бэбс почувствовала легкий укол обиды.

— Ну конечно, не только, Бэбс, — поспешно согласился он. — Просто некоторые люди более, ну, как сказать, энергичны, что ли, чем другие. Но, мне кажется, мы и думаем одинаково. Ведь мы понимаем друг друга.

Но сам он в это время раздумывал над тем, как бы ему так посмотреть на часы, чтобы она не заметила.

Бэбс начала замерзать и сунула руки под пальто. Зачем обманывать себя? Алану нужно от нее только одно, и ей нужно от него только одно. Секс тоже как-то зависит от мозга, поэтому они сходятся в мыслях. И она забеспокоилась, накормил ли Рег мальчиков или еще нет.

Что-то опять коснулось ее ноги, но на сей раз она уже не была в прежнем размягченном состоянии и испугалась. А вдруг это не лист и не трава, вдруг это какой-нибудь зверь?

— Алан! — вскрикнула она и села на пледе, открыв полные груди. Еще через мгновение она ощутила боль и, взвизгнув, подняла ногу, ощупала ее рукой и завизжала опять, только уже громче, потому что поняла, что от двух пальцев остались только окровавленные обрубки.

Испуганный ее визгом, Алан вскочил на ноги и огляделся, пытаясь понять, что так напугало ее.

— Бэбс, что с тобой? — Он обнял ее и попытался успокоить. — Что случилось? Ну скажи же! -Он сорвался на крик.

— Нога! Кто-то откусил пальцы! — прохрипела Бэбс.

— Господи! Это ничего, Бэбс. Успокойся. Дай мне поглядеть.

Но у него уже не было времени. Возбужденная кровью крыса вновь бросилась на ногу Бэбс и глубоко вонзила в нее зубы, прокусив руку, прикрывавшую обрубки. Алан отскочил в сторону, увидав черного зверя, еще не поняв, кто это может быть, но из-за его размеров приняв его за одичавшего пса. Неожиданно из-за тучи выглянула луна, и его охватил ужас, потому что он узнал зверя. Вытянутая острая морда, длинное гладкое туловище, опущенный зад, словно деревянный хвост, — ЧЕРНАЯ КРЫСА!

Визги Бэбс вывели его из столбняка, он схватил крысу за горло и попытался оттащить ее. Но тут Бэбс завизжала еще громче от нестерпимой боли, а Алан упал на спину, не выпуская вырывающегося у него из рук зверя, который не замедлил повернуть морду и впиться Алану в бедро. Он вгрызался в его плоть и пил кровь, фонтаном хлеставшую из порванной артерии. Зверь чуть не захлебнулся. Он отвернул морду, а кровь лилась, не переставая и заглушая все другие запахи.

— Нет, нет, нет! — кричал Алан, хотя ему было хорошо известно, к чему приводят такие раны. Он сжал ногу руками, стараясь остановить кровь, но она прорывалась сквозь пальцы и брызгала ему в лицо. Корчившаяся между его ног крыса изрыгнула из себя его кровь и бросилась ему на грудь, до костей впиваясь в нее когтями. Не выдержав, Алан упал на спину, и крыса начала подбираться к его горлу. За ней другие, более робкие, повылезали из укрытия, все еще опасаясь человека, страх к которому переняли от предков, понемногу смелея и возбуждаясь от сладкого запаха крови, стоявшего в воздухе. Сквозь слезы Бэбс видела приближающиеся черные тени. Она уже все поняла, и ей только хотелось помочь Алану, но она боялась пошевелиться. Потом она решила бежать и не могла сдвинуться с места от страха. Все, на что ее хватило, это залезть под пальто, подтянуть ноги к груди и как можно плотнее закутаться в него. Боль в ноге и страх были непереносимы. Она стала молиться, но мозг уже отказывался служить ей, и она все повторяла: пусть они уйдут, пусть исчезнут во тьме, пусть вернутся в ад, из которого пришли. Стоны Алана мешали ей поверить в лучшее. А когда с нее потянули пальто и она ощутила боль укусов, то поняла окончательно: крысы не оставят их, пока не разорвут на кусочки. Когда же она стала терять сознание, то, корчась в агонии, увидела вдруг Рега и мальчиков за обеденным столом, и Кевин-младший, сказал: «Папа, мама умерла... Мама умерла... мама умерла...»

Наступила полночь, и уже около часа из палатки не было слышно ни звука. Как брезентовый часовой, она стояла одиноко у самого края огромного поля возле леса. Покрытая изморозью снаружи, она была окружена заледеневшей травой, но внутри было чисто и тепло, мальчишеские тела работали не хуже центрального отопления. Слабый свет ночника на полу обозначил центр, вокруг которого в огромных мешках спали семеро мальчишек и их воспитатель, больше всего боявшиеся, что холодный рассвет заставит их вылезти из теплых коконов.