Зов Ктулху: рассказы, повести - Говард Лавкрафт
Я повернулся к соседней полке, изучая ее скудное литературное содержимое – Библию восемнадцатого века, «Путь паломника» того же периода, иллюстрированный гротескными ксилогравюрами и напечатанный составителем альманахов Исайей Томасом, попорченный двухтомник Magnalia Christi Americana Коттона Мэзера и несколько иных томов, не менее старых, – как вдруг мое внимание привлек явный звук шагов из комнаты наверху. Сперва я оцепенел от страха, но, принимая во внимание то, что на мой стук никто не ответил, заключил, что шагавший наверху только что очнулся от крепкого сна, и с куда меньшим изумлением слушал, как тот спускается вниз по скрипучей лестнице. Поступь была тяжелой, но на удивление осторожной, и последнее обстоятельство насторожило меня куда больше. Войдя в комнату, я закрыл за собой дверь. После недолгой тишины – должно быть, некто изучал мой велосипед в прихожей – я услышал, как он взялся за ручку, и увидел, как открылась обшитая панелями дверь.
В дверном проеме появилась фигура столь необычайная, что я бы вскрикнул, не будь столь хорошо воспитан. Хозяин дома оказался седобородым стариком в обносках, но его манера держаться и сложение внушали почтение и вызывали не меньшее удивление. Росту в нем было не менее шести футов, и, невзирая на годы и очевидную бедность, он был кряжист и крепок. Лицо его было почти скрыто длинной бородой, высоко взбиравшейся по щекам, на удивление румяным и с меньшим количеством морщин, чем можно было бы ожидать, а на высокий лоб ниспадала копна волос, немного поредевших со временем. Голубые глаза, чуть воспаленные, горели необъяснимой живостью и огнем. Но общая ужасающая неряшливость его облика сводила на нет все положительное впечатление. Несмотря на его стать и лицо, неряшливость эта делала его отталкивающим. Я с трудом мог различить детали его одежды, так как мне она казалась не более чем грудой тряпья над тяжелыми сапогами с высоким голенищем, к тому же он был непередаваемо грязен.
Внешность этого человека и внушаемый им инстинктивный страх подготовили меня к возможному проявлению враждебности, и я почти что вздрогнул от удивления и ощущения поразительного противоречия, когда он указал на стул, обратившись ко мне тонким, слабым голосом, полным раболепной почтительности и заискивающего радушия. Его манера речи была весьма любопытной – особой разновидностью диалекта янки, который, как я думал, уже давно вышел из употребления, и я внимательно прислушивался к его словам, когда он уселся напротив меня для беседы.
– Дожжиком вас накрыло, ага? – приветствовал он меня. – Рад, что вы окрест дома оказались да зайти ума хватило. Я так прикинул, спал я, а то б заслышал – старый стал, да сплю покрепче, да поболе прежнего. Далеко ли путь держите? По дороге-то этой мало кто ходит, с тех пор как станцию в Аркхэме закрыли.
Я ответил, что направляюсь в Аркхэм, и извинился за внезапное вторжение в его жилище, после чего он сразу продолжил:
– Рад видеть вас, молодой господин – редко здесь новое лицо попадется, да и мне нынче какое-никакое, а все развлечение. Вы, никак, с Бостона будете, да? Я там не бывал, но городского сразу вижу – был тут у нас один окружной учитель школьный в восемьдесят четвертом, да вдруг сплыл, и с той поры не слыхать о нем… – Старик издал что-то вроде смешка и не отвечал на мои вопросы. Казалось, он пребывал в необыкновенно благостном расположении духа, и так проявлялись его чудачества, о которых можно было предполагать по его внешнему виду. Мне пришло в голову спросить его, каким образом к нему попала столь редкая книга, как Regnum Congo Пигафетты, и он принялся разглагольствовать с почти лихорадочной веселостью. Впечатления, оставленные книгой, все еще не покинули меня, и я сомневался, стоит ли говорить о ней, но любопытство пересилило все смутные страхи, что скопились в моей душе с тех пор, как я впервые увидел этот дом. К моему облегчению, вопрос не смутил старика; он отвечал охотно, не скупясь на слова.
– А-а, это та книжка про Африку? Выторговал я ее у капитана Эбенезера Хольта в шестьдесят восьмом, а после его на войне убили.
Что-то знакомое прозвучало в имени Эбенезера Хольта, и я резко вскинул взгляд. Я уже встречал его в своих генеалогических поисках, но только в дореволюционных источниках. Придя к выводу, что хозяин дома способен помочь мне в моем деле, я решил попросить его об этом чуть позже. Он продолжил:
– Эбенезер много лет на салемском торговом судне ходил и в каждом порту чего только не повидал. Вроде как в Лондоне он ее достал – нравилось ему всякое такое в лавках покупать. Был я однажды у него в доме, что на холме, лошадей торговал, и книжку-то эту заприметил. Уж больно мне картинки понравились, ну я ее у него и выменял. Чуднáя это книжка – счас, очки только достану… – Старик принялся копошиться в груде тряпья, достав пару грязных, невероятно старомодных очков с маленькими восьмиугольными стеклами и стальными дужками. Нацепив их на нос, он потянулся за книгой и начал любовно перелистывать страницы.
– Эбенезер кое-как понимал эту, как ее… латынь, а я вот ни гу-гу. Два, может, три учителя мне читали немножко, да еще пастор Кларк, тот, что в пруду, говорят, утоп, – может, вы чего разберете?
Я ответил, что могу, и, к его удовольствию, перевел абзац в начале книги. Если даже я в чем-то ошибся, поправить меня он не мог, будучи необразованным, и, услышав мой перевод на английский, радовался, как дитя. Его присутствие до некоторой степени начинало мне надоедать, но возможности уйти, не оскорбив его, я не видел. Меня забавляла детская любовь невежественного старика к картинкам в книге, которую он не мог прочесть, и я подумал о том, может ли он читать те книги на английском, что были в комнате. Обнаружив, что старик столь простодушен, я избавился от большинства из своих мрачных предчувствий, и улыбнулся, когда тот вновь заговорил:
– Чудные картинки, как поглядишь, так призадумаешься. Вот эта, например, в начале. Видали вы когда такие деревья, чтоб у них листья были вверх тормашками? А люди эти – ну не могут они быть черномазыми – это уж из ряда вон. Скорей они как краснокожие, даже если и живут в Африке. Вот эти твари божьи навроде обезьян, а вот не то человек, не то обезьяна, а вот об этой я вообще слыхом не слыхивал. – Он ткнул пальцем в знаменитую гравюру, на которой красовалось подобие дракона с головой аллигатора.
– А счас я вам самую лучшую покажу,
