Антихристово семя - Андрей Сенников
Дождь грохотал по крыше, обдавал брызгами, холодная церковь дышала смрадом через тёмный проём.
Переглянулись.
— Мыслю так, — сказал Рычков, по очереди глядя казакам прямо в очи, — Скит мы нашли, он давно заброшен и никого здесь нет: ни паломников, ни монасей, ни старца. Путь к нему теперь нами разведан и известен. Пропавшие наши товарищи — верно погибли от злой и неведомой силы, о которой мы почти ничего не знаем, кроме того, что она не людская и что прямое столкновение с ней сулит неизбежные полон, смерть и действует она в ночи. Разыскивать её — не имеем достаточных людей, должного припасу и провианту. Неведомо и то, сколько времени на розыск потребуется. Верно ли говорю?
Казаки переглянулись. Шило кивнул с мрачным видом. У этих бывалых людей немало было стычек за плечами и походов по Великой Перми и где-то ещё. Соображали оне споро.
— Теперь же надо решить, — продолжал асессор, — Оставаться и ждать стычки, чего бы она нам не стоила, либо донести воеводе разведанный путь, весть о ските и неведомой опасности, но без юродства и мракобесия. О том, что не человек злокозненный в здешних местах обитает с умыслом против государя Петра и власти его, но нечто, что никаким земным государям ещё неподвластно. И на том стоять. Хоть бы и на дыбе пришлось… Что скажете?! Все говорите, каждый что умыслит…
Весло и Лычко глянули на десятника. Ему по старшинству и отвечать в первую очередь. Шило помотал головой — после. Лычко кашлянул в кулак.
— До темна добежать до дощаника нынче не успеем, — сказал он. — Окажемся среди чащи, без обзора, без укреплённого лагеря, малым числом стоять против… против этого. У капрала восемь человек было — ну, семь, подъячий не в счёт, — шестерых потерял. Пока идём, пороха намокнут, патроны того и гляди раскиснут, останемся без огненного боя. Ежели уходить восвояси — то утром…
— Скит осмотреть надо со всем тщанием, — подал голос Весло, — Дом за домом, остов за остовом. Не так много тут всего, управимся. Может, и сыщется какое указание яснее, чем…
Он замолчал, вглядываясь в стену воды, скрывшей от них озеро.
— С церквы и начнём, пока ненастье, — заключил Шило. — В ней же и загородимся на ночь. По всему — самое крепкое строение в скиту, раз уж не сладили с ним эти свирепые корневища подземные. Загадывать наутро — не вижу проку. Как тебе, господин асессор?
Рычков покатал в уме рассуждения, и так и этак повертел: правы казаки, с места трогаться сейчас неразумно. Дождь хоть и унялся чуть, но надолго ли? И порывами пускался с прежней силою. Да и заноза незавершённого дела сидела под сердцем и саднила: у господина Ушакова дыбой не отделаешься, и поверит ли он в сию сказку в стылом ветряном Петербурге за тысячи вёрст от здешних лесов, коли сам Васька в неё до конца не уверовал тут, на месте, взирая на всё воочию.
— Пошли тогда, — он шагнул в разверстые двери, окутавшись сырым сумраком под барабанную дробь дождя.
Сделал несколько гулких шагов по скрипучему настилу, освобождая место и привыкая глазами к полумраку средней части церкви. Из двух узких окошек в северном и южном фасаде сочился размытый слабый свет. Ни Голгофы, ни канона ошую не оказалось, впереди на полу громоздилась смутная тень — опрокинутый и расколотый аналой. Подсвечников Рычков сходу не разглядел, в углах копошилась сырая темень. Четыре неошкуренных искривлённых бревна в два обхвата подпирали колоннами крышу. Изнанка её терялась в вышней темноте. Казацкие сапоги ступали за спиной мягко, почти беззвучно. Шум дождя перекрывал звуки шагов. Они вступали под своды по очереди, и густая тень заливала пространство храма, когда вои загораживали проход…
Алтарная часть была отгорожена от остальной церкви иконостасом. Солея с выпирающим амвоном, казалась всего лишь ступенькой, немногим выше дощатого пола основного храма. Тёмными провалами угадывались врата. Престол слабо освещён второй парой окон. На нём лежало что-то похожее на раскрытую книгу. Те же корни-щупальца, что и снаружи, местами взломали пол церкви. Они ветвились по стенам устремляясь под скаты клинчатой крыши, вились по стропилам и ныряли в колодец крещатой бочки. Там плескалась блестящая влагой чернота. В бороздах коры на колоннах наросли слабо светящиеся гнилостным светом грибы. Из углов храма ползли мхи.
Рычков двинулся вперёд к алтарю. Казаки разошлись цепью и следовали за ним.
У аналоя Васька задержался, склоняясь. Ни иконы, ни какой священной книги рядом не видно. Сырая пыль покрывала всё жирной слизью. Рычков поднял глаза. На иконостасе темнели оплывшие пятна иконных досок. Разведчики приблизились. Лики уже было не разобрать. Спаситель? Святые? Богоматерь? Краски потемнели, оплыли, покрылись заплесневелыми разводами.
— Святые угодники! — прошептал Лычко.
В храме казаки обнажили головы, заткнув тумаки за пояса. На узком клиросе, который был пристроен к солее только справа, прямо на полу Шило нашёл россыпь толстых свечей, изгрызенных мышами. Долго чиркал кресалом, распаляя трут. Наконец дрожащий огонёк затрещал на пересохшем фитиле, вытянулось длинное чадное пламя. Каждый зажёг по свече. Темнота отпрянула, но не слишком.
При свете, лики на иконах стали выглядеть ещё ужаснее, неразборчивее. И только гневный взгляд Спасителя тлел под наслоениями гнили в глубоких трещинах. Смотреть ему в очи было страшно. Рычков прошёл в алтарь через северные врата.
Щелястый пол был взломан местами, торчащие доски ощерились неровными, зазеленевшими краями. Жертвенный стол сломан и сдвинут горкой щепы в угол. Престол оплыл и потрескался глубокими бороздами и походил на обыкновенный пень. Страницы священного писания побежали плесенью, оклад позеленел. Развиднелось красным. Казаки боязливо зашли в алтарную часть. Пламя свечей дрожало, свечи оплыли и воск горючими каплями стекал на пальцы. Пол под ногами потрескивал и прогибался.
Между престолом и горнем местом в полу зиял длинный провал в локоть шириной.
Рычков осторожно приблизился, вытягивая руку со светочем. Провал притягивал взгляд с неимоверной силой.
— А это чего? — услышал он шёпот Весла и заметил краем глаза как казак потянулся к стене, — А как это?
Васька отмахнулся, заметив, что Шило к нему качнулся, поднимая свою свечу, а сам переступал меленькими шажками, пробуя доски тупым носком ботфорта, и клонился, и вытягивал шею, заглядывая в тёмное, глубокое…
— Сруб-то снаружи, как положено венцы лежат, а тут стоймя, — лезло в ухо назойливое удивление, но его заглушали отдалённый
