Самая страшная книга 2023 - Оксана Ветловская
Лектор скучно бубнил, а Саша протискивалась сквозь нагромождения пуфиков. Наконец она плюхнулась на бинбэг рядом с растрепанным брюнетом. Торчавшие во все стороны вихры, клочковатая щетина и измятая рубашка выдавали человека, то ли не слишком уважительно отнесшегося к мероприятию, то ли развлекавшегося всю предшествующую ночь.
– Климов, – кивнула брюнету Саша.
– О, Саша, – улыбнулся он ей в ответ.
У Климова недоставало куска переднего зуба, отчего улыбка выглядела немножко глупо.
– Ого, вот это потусил.
– А? Что? А!.. Ты про зуб… Да уж, вечеринка огненная была, конечно.
– Подрался?
– Ну так.
– Не поверишь, но смотрится довольно мило, как у ребенка. Ладно-ладно, молчу. Ты давно тут? Есть интересное? Про что будешь писать?
Климов вел блог про ретрогейминг – писал о старых игровых системах, об отживших свое аркадных автоматах, допотопном железе. Саша впервые увидела его на форуме, когда он яростно спорил о процессорных разъемах и чипсетах. Слова эти казались Саше тарабарщиной: она обожала футуристические дизайны забытых консолей, тактильные ощущения от джойстиков, простодушие игр ушедшей эпохи. Саше было неуютно в трехмерных онлайновых блокбастерах – зато нравился компактный комфорт изометрических лесов и лаконичное изящество пиксельных улиц. Она публиковала в журналах лиричные обзоры на старые RPG и бит-эм-апы, – и читатели любили ее статьи. Единственное, с чем у нее были проблемы – это с «железом»; Саша плавала в вопросах аппаратной поддержки спрайтов, путала видеоконтроллеры, косячила с битностью процессоров и формой сигналов звукогенератора, называла прецизионную отвертку претенциозной.
Волнуясь, Саша сочинила искреннее письмо Климову, и, к собственному удивлению, – Климов с форумчанами общался высокомерно и недружелюбно – получила ответ. Так и завязалось их сотрудничество, похожее, по едкой характеристике Климова, на «союз расчетливых аутистов». Климов консультировал Сашу по техническим вопросам, правил матчасть статей и настраивал эмуляторы консолей, а Саша называла Климова экспертом в области ретро-железа и постоянно ссылалась на его блог…
– Не о чем тут писать, – поморщился Климов, – одно барахло, я на свалку более ценные железяки выносил. А подписи – это, блин, капец. Лежит Matrox Millennium II, под ним бумажка: «Самый быстрый 3D-ускоритель своего времени». Тут, блин, просто бальзамируй и закапывай. Дебилы.
– Понятно, – Саша кивнула.
– И вообще, ты глянь вокруг – какие тут, блин, гики. Хипстеры насмотрелись «Теории большого взрыва», накупили футболок с худи и слетелись позировать для соцсетей. Я видел, как пацан в толстовке «Атари» показывал девочке с синими волосами – вон, кстати, она сидит – Panasonic 3DO и говорил, прикинь, что это видеомагнитофон для… – Климов сделал трагическую паузу, – для игр. Видеомагнитофон, блин, для игр.
Сидевшие вокруг люди с неодобрением посматривали на Климова; парень с дредами, глядя Саше прямо в глаза, укоризненно покачал головой. Саша почувствовала себя виноватой.
– Во-первых, ты не можешь знать точно. Возможно, тут полно таких, кто отлично шарит. А даже если и нет, – горячо зашептала она Климову, – что плохого, если людям нравится воображать себя гиками? Я в детстве тоже много кем себя представляла…
– Принцессами? Не смеши, здесь другое. Некоторые, вообще-то, за это, ну, за свою гиковость, жестко огребали. Ты знаешь, что это такое: урок физкультуры в общеобразовательной школе, когда ты самый мелкий и хилый в классе, увлекаешься только компьютерами, а все остальные…
– Какой еще общеобразовательной школы, Климов? Ты же в лицее учился.
– Блин, ну я не совсем про себя, я… образно!
Со всех сторон зашикали, и Климову пришлось замолчать.
Лектор тем временем продолжал свой заунывный рассказ: от историй про динозавров и терапсид перешел к человеческому мозгу.
– …Мы знаем, что шумерские клинописные знаки были, так сказать, пиктографическими, то есть изображали окружающие человека объекты. Знак «бык» буквально был головой быка – перевернутая равнобедренная трапеция с двумя рожками. А «бог» – это, так сказать, схематичный рисунок звезды…
Климов затих и прислушался, и у Саши появилась возможность оглядеться. Тут оказалось много девушек с разноцветными волосами и пирсингом – миленьких, вовсе не плоских дылд с копной сена на голове, – и некоторые из них нарядились в костюмы игровых персонажей; парни были в гиковских футболках, каждый третий с дредами или с маленьким пучком-гулькой на затылке. Да, большинство из них совершенно не походили на забитых ботаников, но что в этом такого уж плохого, Саша не понимала: в конце-то концов мода уже переварила и гранж, и панк, и контркультуру, так чего бы ей не переварить и это.
– …И для клинописных знаков мозг начал использовать нейронные цепи, которые ранее нужны были для распознавания объектов. Произошли, так сказать, радикальные изменения в области зрительных ассоциаций, моментально сформировались дополнительные связи со зрительными областями в затылочных долях и языковыми в височных и фронтальных. Мозг адаптировался: из-за пиктограмм человек стал, так сказать, сверхчеловеком.
Под монотонный голос лектора Саша едва не задремала, но вспомнила, что ей нужно будет написать обзор фестиваля. Она полезла за смартфоном, чтобы занести в заметки тезисы: «притворяются гиками», «Panasonic 3DO назвали видеомагнитофоном» и «пиктограммы – сверхчеловек», но случайно открыла телефонную книгу.
«Мама» – и невидимые руки сдавили грудь, стало тяжело дышать. Саша не смогла заставить себя удалить номер из памяти сим-карты, и теперь он, словно безмолвный призрак, перебирался из каждого ее старого телефона в новый.
Мама в одиночку растила дочь в тяжелые девяностые, пахала на трех работах и была самой лучшей и единственной подругой. Несчетное число раз Саша рыдала ей в плечо: «Я длинная, мама, я плоская, я „одуванчик“, мама, урод с шапкой дурацких волос, зачем я вообще?» А мама обнимала, утешала, тащила в кафе и в кинотеатр. Одноклассники не звали Сашу на дни рождения и никогда не приходили к ней – хотя Саша и пыталась раздавать приглашения и даже, поборов ужас, звонить – но мама всегда устраивала такие праздники, что Саша на целый день забывала, что она одинокий «микрофон» и плоская «доска». Как-то под самый Новый год мама принесла пахнущую морозом и чудесами коробку с «Денди» – и они так заигрались, что прошляпили и Ельцина, и бой курантов, и праздничный концерт.
Мама умерла, когда Саше только-только исполнилось восемнадцать: оторвался тромб. Они шли по улице, и мама вдруг остановилась, словно вспомнила о чем-то неотложно важном, а потом осела в затянутую корочкой льда лужу. В памяти застыли грязное пятно на бежевом мамином пальто, серые брызги на машине скорой и всеохватывающее чувство
