Галина Островская - Талисман жены Лота

– Наваждение какое-то! Что за скалы?! Удавки пляшущие, голова без туловища, глаза без лица! Как это все понять?! – гадала тем временем женщина, все больше и больше чувствуя незримую угрозу. – Что значил этот взгляд... скорбный?! Что?! И на какой шабаш я сама неслась... даже помело не прихватив?!

Ниспосланное свыше никак не поддавались разумному толкованию. Тогда Аглая решила объяснить все значительно проще – играми собственного подсознания.

– Сдохнуть можно! – почти развеселилась она, припоминая фрейдистскую концепцию сновидений. – Во сне ползаю по фаллическим символам, наяву... Наяву трахаюсь с кем ни попадя! Что было вчера – не помню.

А что было вчера?!

– Водки, что ли, выпить, – решила, вдруг чего-то испугавшись, Аглая.

Но тут же передумала.

– Аглаюшка, милая, ты меня совсем бросила, – заворковал Юрчик, едва заслышав ее голос в телефонной трубке.

– Это ты меня бросил, – протянула она. – Хочешь, приеду?

– Нет, не хочу! – хохотнул он.

– Тогда жди. Скоро буду.

– Ага.

Быстро – холодный душ, горячая струя фена...

Тушь... Помада... Глаза заблестели...

Что надеть? Белое платье? Годится! Утюг! Где утюг? Хорошо, сойдет и это. Босоножки... Вот они! Все, готова!

Сделав последний вираж по квартире и уже взявшись за ручку двери, Аглая на секунду замешкалась. Пытаясь припомнить, что забыла, она обернулась. И тут же за спиной услышала, что кто-то поворачивает ключ в замке.

– Алик?! – возмутилась она. – С какой стати так рано!

С вызовом посмотрела на дверь. Та, закованная в железные латы дверного проема, взирала на нее безучастно.

– Кажется, слуховые галлюцинации начинаются, – Аглая резко распахнула дверь.

Конечно же, никого...

Обругав себя за мнительность, свалив все на расшатанные вчерашним иерусалимским приключением нервы, она двинулась к стоянке, на ходу рукой взлохмачивая легкие волосы.

– Лапонька, ты так быстро добралась, – Юрчик потянулся к ней, чтоб поцеловать, но тут же озаботился: – Ты чего такая невеселая?

– Голодная. Кормить будешь?

– Спрашиваешь! – обрадовался он и засуетился у плиты, заворочал чугунными сковородками.

– Как дедок-то твой поживает? Еще концы не отдал? – вспомнил он почему-то.

– Жив, – ответила Аглая и, подумав, добавила: – Он... странный какой-то, этот Старик. Жуткий... Я все время настороже. Не боюсь его, но... Что-то не то происходит. Особенно в последние дни.

– Со всеми, лапонька надо настороже быть. Ушко-то востро держать надо. Обведут вокруг пальца – и пикнуть не успеешь! – философски заключил хозяин.

– Но он платит, и – хорошо платит, – парировала Аглая. – А на днях сказал, что я даже не представляю, что для него значу.

– Я тебе, милая, то же самое без конца твержу. Только ты мне не веришь. Цены тебе нет, Аглаю шка.

Юрчик оглянулся. Свет, сжавшийся в точку возле зрачков, остро полоснул гостью. Она поежилась и продолжила:

– Знаешь, за все время, что работаю там, я даже инвалидную коляску его ни разу не двинула... Все служанки делают... Сижу, Гете читаю... Два раза в неделю по два часа... высокая поэзия входит в дом моей жизни... и уносит к сияющим вершинам небесного Санктума....

Нарисовав в воздухе рукой замысловатую спираль, она добавила патетически:

– О!.. Скользя по разверзающимся безднам духовного... погружаясь в вихревые потоки сверхчеловеческого разума... имею с этого... нехилый заработок на хлеб насущный.

– Да что ты говоришь, лапочка! – на лице стоящего вплотную к ней Юрчика блуждало благодушно-радостное выражение. – Тебе помидорчиков нарезать?

Она кивнула, налила джина в стакан, плеснула немного тоника, отпила глоток. И заплакала.

Кто-то почти бесшумно приоткрыл входную дверь. Размазав слезы по щекам, Аглая обернулась...

– Чего ты опять человека обидел! – выкладывая на стол пакеты со снедью, напустилась на Юрку супруга.

– Да я ничего, и слова не сказал! А она как тяпнула стакан без меня, так сразу в слезы... Аглаюшка, ну ты чего!

– Наденька! Он меня голодной смертью уморить хочет, – притворно закапризничала Аглая.

– Юрка, да пошевеливайся ты, наконец! – рассердилась на мужа хозяйка.

– Все я да я! – в ответ беззлобно заворчал тот, распихивая продукты по холодильнику. – Надюша, джинчику тебе налить?

– Я пиво буду, – донесся из ванной голос. – Включи новости. Опять, говорят, теракт был.

Юрчик мощно напряг плечи, сцепил руки на груди. Взгляд его стал желто-звериным.

– Что, не видели, как кишки по мостовой расползаются? На оторванные бошки желаете полюбоваться? Не дождетесь! Мусик, я не буду включать телевизор! – заорал он через голову гостьи.

Шмякнув дымящееся варево в глубокую тарелку, Юрчик хлебанул джина прямо из бутылки, тыльной стороной ладони вытер рот, передернул плечами. И сразу как-то обмяк.

Аглая наблюдала за ним. Она прекрасно знала, что значат столь резкие перепады в настроении друга: болезнь опять одолевала бедную его душу.

– Юрчик, я хотела тебе рассказать что-то. Можно? – спросила она, с трудом отогнав от себя воспоминания о том времени, когда Юрчик был здоров. Сколько тогда возле него всякого люду интересного кружилось, сколько друзей было...

– Ну что ты мне можешь рассказать, милая, – по инерции зло отреагировал тот, но тут же освобождено засмеялся. – Расскажи, конечно, расскажи, я так люблю твои глупости...

– Я вчера... была... в Иерусалиме, – начала она.

– И познакомилась с очередным мудаком, – тут же перебил хозяин.

Аглая пригубила прозрачную, пузырящуюся от тоника жидкость. В нос неприятно ударило запахом боли и отчаянья.

– Ты что мне подсунул! – завопила она.

– Опять человека обижаешь! – вернувшаяся Наденька включила телевизор.

Юрчик задумчиво поскреб жесткую бороду, махнул рукой и принялся варить кофе.

Через час, выйдя проводить гостью, он нацепил новые шлепанцы на пробковой подошве. Идти было неудобно, и по причине этой Юрчик чертыхался на чем свет стоит ежесекундно.

– С тобой стыдно рядом идти, – подтрунила над ним Аглая.

– Зато тебя, лапонька, такое счастье провожать. Приехала, покушала вкусненько, поплакала и уехала. Жди теперь тебя целую неделю!

Дорога была недоброй. Аглая то и дело уворачивалась от машин, норовящих ее подрезать. Потели руки, рябило в глазах, светофоры в упор глядели на женщину за рулем и не давали двигаться. За спиной беспрестанно сигналили.

Вульф медленно наливал тягучее вино в бокал цветного стекла. Горящая рубиновым цветом жидкость источала сладостно-отравный аромат.

– Ты нужна мне... – мысленно обращался он к той, что ехала сейчас по перегруженной тель-авивской улице Бней-Егуда. – Одна ты – и никто другой... Никто...