Ольга Михайлова - Клеймо Дьявола

Рафаил ещё раз несколько утомлённо кивнул. Да, конечно. Эфронимус с насмешкой взглянул на него. Голос его, глубокий и резкий, напоминал вороний грай.

— Я замечал, кстати, что вы не оставляли их без внимания. Стоило мне осиротить одного, чтобы препроводить его в приют…

— …к вашему выродку и растлителю Ленажу… — кивая, подхватил гость.

— …да-да… как вы утянули его у меня из-под носа к своему упрямому и тупому ортодоксу Максимилиану. Как будто это что-то решало! И, заметьте, дорогой Рафаил, — неожиданно усмехнулся он, — народец-то пообветшал. Как припомню ваших Бонавентуру, Аквино, Алигьери, Империали! Я не люблю людей, но эти подлинно были Люди, приходится признать. Нынешняя же поросль ничтожна. Однако, вы пытаетесь бороться и за неё. Я заметил, вы не сидели сложа руки и, едва я проявлял заботу о ком-нибудь из наших нынешних подопечных, норовили вмешаться.

— Если о них "проявляли заботу" вы, то почему этого не должен был делать я? — мягко возразил его собеседник.

— Так вот, — снова, словно не расслышав, продолжал Эфронимус, — на каждом из них — печать дьявола, и с каждым из них, как вы утверждаете, милость Божья. И каждый — свободен, ну, то есть, он человек… — презрительно усмехнулся брюнет, — разве не великолепное развлечение — наблюдать за ними?

Тот, кого он называл Рафаилом, тяжело вздохнул, пожал плечами и промолчал.

— Каждый из них обладает особым чёрным даром, свойственным только ему. И все они — погибшие души.

Рафаил покачал головой и улыбнулся.

— Каждый свободен спастись.

— Вы в этом уверены?

— Уверенность — это по вашей части, Эфронимус.

Часть 1. Сентябрьское полнолуние. Луна в Деве

Глава 1. Замок Меровинг. Чертова дюжина

"При виде сети стрельчатых окон

Душой я как бы к небу вознесён".

На массивном мраморном лестничном пролёте появился высокий худой брюнет лет сорока, в лице которого при желании можно было найти сходство как с Эразмом Роттердамским, так и с Джироламо Савонаролой. Он легко, совсем по-юношески, сбежал по ступеням и приблизился к группе молодых людей и девушек, только что прибывших в замок и толпящихся у Конюшенного двора. Лаконично и сухо представился, при этом ни у кого не возникло желание хоть чем-то поинтересоваться. Подошедшего разглядывали несколько испуганно, морщась ещё и от его необычного голоса, грудного, глубокого, хриплого, сильно резонирующего под сводами портала.

— Я — Эфраим Вил, ваш куратор, господа. Я запишу ваши имена и провожу в комнаты.

В ночные часы замок Меровинг, где располагался университет, выглядел почти сказочно. Днём он производил меньшее впечатление. Увитые виноградом витражи порталов и ниши крохотных балкончиков казались романтичными осколками старины, хотя подлинные её знатоки морщились и что-то бормотали об эклектике.

Сиррах Риммон, высокий смуглый двадцатичетырехлетний брюнет, равнодушный к тонкостям архитектуры, приехавший и записавшийся первым, теперь внимательно оглядывал прибывающих. Его пристальный взгляд сразу притянули, заставив выделить их из толпы, двое: стройный голубоглазый красавец, похожий на прекрасную античную статую, назвавшийся Морисом де Невером, и грациозная блондинка, которую он называл Эстель. Риммону девица показалась очень хорошенькой, а вот французишка одобрения не вызвал. В Лозанне таких называли "сахарными леденцами". Разве это мужчина, помилуйте? Херувимчик какой-то.

В эту минуту красавца окликнули. Рослый юноша с резкими чертами лица, желтовато-карими глазами и густыми пепельными волосами приветствовал его небрежным полупоклоном. "Дорогой Морис, здравствуйте". "Рад видеть Вас, Нергал". Красавец немного натянуто улыбнулся и представил его блондинке. "Фенриц фон Нергал", "Эстелла ди Фьезоле". Девушка зарделась и кокетливо опустила длинные ресницы. Знакомый француза поинтересовался, итальянка или испанка его новая знакомая? Оказалось, итальянка, но мать её — француженка.

Сиррах продолжал оглядывать тех, с кем ему предстояло провести ближайшие годы. Субтильный юноша с узким бледным лицом, обрамлённым угольно-чёрными волосами, похожий на эль-грековских идальго. В тёмных глазах цвета жженого сахара застыли испуг и вызов одновременно. Представился куратору как Эммануэль Ригель. Говорит по-французски с явным южным выговором. Испанец? Итальянец? Или все-таки француз? Белокурая красотка обратилась к нему по-итальянски и он, чуть смутившись, вежливо и тихо ответил. Значит, все-таки итальяшка? Но почему фамилия испанская?…

А это — клинок другого закала. Прибыл в роскошном экипаже, пожилые слуги в ливреях торопливо сгружают дорогие кованые сундуки, на которых латунно поблескивало имя владельца. "Август фон Мормо". Речь — с сильным немецким акцентом. На его лице зеленовато мутнели миндалевидные глаза с поволокой, змеился хрящеватый нос, а возле алого рта, на скуле, выделялось чёрное родимое пятно, напоминавшее подкову.

В наёмном экипаже приехали ещё трое — нервный блондин с незапоминающимся лицом, похоже, немец, и англичане — юноша и девушка, с явно выраженным фамильным, но отнюдь не благим сходством. Куратор записал их имена — "Генрих Виллигут" и "Бенедикт и Хелла Митгарт". Когда девица оказалась вблизи Сирраха, он вгляделся в неё внимательней и почувствовал, как по всему телу прошла волна противнейщих мурашек. Корявый бесформенный нос с двумя утолщениями нависал над квадратным корытообразным ртом. По обе стороны от носа были близко посажены бледно-зеленые глаза, причём один был расположен на треть дюйма ниже другого! Сиррах поёжился. Девица была наделена столь завораживающим уродством, что внушала не отвращение, не жалость, но суеверный ужас.

Потом к куратору подошли ещё две англичанки, прибывшие в дорогой карете — красивая брюнетка, чьи волосы украшала старинная диадема, делавшая ее немного похожей на Клеопатру, и бледная шатенка с точёным строгим лицом, куда менее заметная, чем соседка. "Эрна Патолс и Симона Утгарт" — записал Эфраим Вил.

Последними приехали рыжеволосая зеленоглазая наяда в весьма пикантном платье, вызвавшем двусмысленный шёпоток среди молодых людей, и невысокий большеглазый юноша с чертами, выдававшими еврейское происхождение. В блокноте куратора появились два последних имени — "Лили фон Нирах и Гиллель Хамал".

Риммон отметил, как при взгляде на молодого иудея презрительно выпятилась вдруг нижняя губа Августа фон Мормо, уподобляя его представителям габсбургской династии, сам же Сиррах обратил почему-то внимание на то, что сукно фрака Хамала — запредельно дорогое, а пошив — просто бесподобен.