Юлия Мальт - Господин Хансен, который переплыл море, и его дети

Она всегда знала, как нужно поступить. Другая начала бы метаться, испуганно спрашивать в трубку: «Ты где? С тобой все в порядке? Дела?! А я так волнуюсь… Стою здесь, как дура… Вечно ты опаздываешь!» Ничего этого не было. Она ждала его на холодном перроне (почему на вокзалах всегда так дует?). Его белокожая фея с нежным лицом стояла твердо, как скала. За это он любил ее больше всего – за мягкость и доброту, странным образом сочетавшиеся с сильным характером и здравым смыслом. Она знала: не нужно уходить с перрона, это только все запутает, ведь Томас, который почему-то плохо ориентировался в общественных местах, пришел бы за нею сюда… Умница. Она была стопроцентной умницей. Легко к нему приспосабливалась, понимала с полуслова.

Они были женаты шестой год. По дороге на вокзал он думал об этом. Землетрясения измен расшатывали семейные пары, с которыми они были дружны; идеалы любви и верности рушились, как древние осажденные города, под грохот бьющейся посуды подводились безрадостные итоги. А они с Камиллой едва ли насчитали бы пять серьезных размолвок. Ему казалось, это всех раздражает. Но в прошлом году знойный ветер Содома и Гоморры пронесся и над их уютным семейным гнездышком. В течение целой недели он самым животным образом наслаждался в своем кабинете обществом пухленькой двадцатидвухлетней лаборантки. Навязав Камилле личную встречу, та в гадких подробностях поведала о жарких вечерах с профессором Хансеном под высокими университетскими сводами. И после всего этого – ни упрека, ни истерик. Камилла исчезла из дома, забрав незаконченную картину и чемодан с куклами, которых мастерила для частных коллекций.

Он не знал, что ему делать. Взял на работе отгулы, лежал одетым на их большой кровати и бессмысленно смотрел телевизор с выключенным звуком, потому что у него дико трещала голова. На прикроватной тумбочке стояла так и не распечатанная бутылка любимого напитка Джеймса Бонда, мартини. Несколько раз звонила лаборантка. Он смог только сказать: «Ты… ты…» – из остального вышли булькающие звуки, будто он шел ко дну. Это было к месту, ведь теперь он действительно был Хансеном из их родового проклятия, Хансеном, который утонул в море.

На третий день приехал Трим, его школьный приятель, у него была бензозаправка и четверо детей от разных жен. Томас лежал на кровати небритый, в мятой одежде. «Ты ей звонил?» – «Кому? – тупо переспросил Томас. – Лаборантке?» – «Слушай, гений, будущий лауреат Нобелевской премии, – сказал Трим, отобрав у него пульт от телевизора. – Ты хоть немного соображаешь? Или совсем дурак? Вставай, дубина. Иди в душ, приведи себя в порядок. А потом сразу к ней».

Начались унизительные визиты к друзьям, пьяные слезы и просьбы дать ее новый адрес. Теперь его понимали лучше, чем когда он был просто «гением, мужем Камиллы». Через полгода она вернулась, согласившись с формулировкой «Временно сошел с ума», но он не любил вспоминать, чего ему это стоило. В его тогдашнем тоскливом, убийственном одиночестве был один положительный момент. Он в этом взвинченном состоянии очень много, взахлеб, почти истерично, работал. Вывел несколько перспективных формул, сделал массу проб… Когда она вернулась, он вплотную приблизился к своему открытию. Все к лучшему, да, определенно, все к лучшему в этом лучшем из миров.

…Он подошел сзади, прижался, чтобы почувствовать ее тело, по которому уже соскучился, и, выставив вперед правую руку с букетом, уткнулся лицом в шелковистые волосы, вдохнул запахи духов и ветра. В носу защекотало, он чихнул. Камилла тихонько засмеялась, подхватывая возникшие перед нею цветы.

– Это вы? Господин Хансен, который переплыл море? – Голос у нее всегда был низким, но сейчас в нем проскальзывали хрипловатые нотки, которые так волновали его в постели. Им овладело нетерпение.

– Да-да, это он! – дурашливо пробасил Томас.

Она подставила губы для поцелуя, он торопливо прижался к ним. Помада была карамельно-сладкой, губы ледяными. Его огорчил ее усталый вид, глубокие тени под серыми подведенными глазами. Лицо на холоде не покраснело, напротив, стало еще белее. – Прости, Милла, я опоздал… Замерзла?

– Немного простудилась в Осло.

Проклиная свое опоздание, он выругался про себя.

Пока они шли к припаркованной машине, Томас дважды намеренно отстал, завозившись с ее сумкой, – исподтишка разглядывал Камиллу. Если в одежде появилось что-то новое, значит, она продала картину. Такая у них была игра. Как художница, она любила символы, хотела, чтобы он разгадывал всякие сложные метафоры. Нет, никаких изменений он не заметил. Когда она уезжала, на ней было это синее кашемировое пальто ниже колен, расширенное от талии, с черным лакированным пояском, та же сумочка через плечо, черные брючки, обувь на платформе. Какая смешная мода этой осенью – все носят коровьи копыта…

– Господин Хансен, у меня спина дымится от ваших взглядов, – сказала Камилла. Он чувствовал, что она улыбается.

– До сих пор не понимаю, как я сумел подцепить такую красотку…

– Я тоже, профессор. Выбор у вас был огромный.

С недавних пор он остерегался шутить на эту тему и перевел разговор на ее поездку. Но и Камилле не хотелось вспоминать, у нее, похоже, совсем разболелась голова, она спросила про работу. Все хорошо, ответил он, просто отлично, три успешных, м-м, реанимации за эту неделю. И быстро взглянул на нее, пока засовывал сумку в багажник. Ему не до споров. Если честно, он не хотел сейчас ни о чем не думать, не говорить. Ни о чем, кроме секса. В конце концов, они не виделись больше недели.

Они сели в машину.

– Я скучал по тебе, – с намеком сказал он, поворачивая ключ.

Машина завелась, неожиданно громко заиграло радио, страстно заныли скрипки. «Бесаме, бесаме мучо… Целуй меня, целуй меня крепче…» Камилла болезненно поморщилась, Томас убавил звук.

– Три случая? Ты с ума сошел, Томас. Это пахнет тюрьмой. Применение неразрешенного… даже непроверенного препарата. Если ты не остановишься…

Он перебил:

– Это пахнет «нобелевкой», и я не остановлюсь.

– Я не сомневаюсь, что ты ее достоин, но ты должен объявить о своем открытии. Чем скорее, тем лучше.

– Я должен все хорошо проверить, убедиться в стойкости эффекта. И, если хочешь, мое открытие выстрадано, я слишком много над ним работал, чтобы кому-то подарить.

Формально Томас был прав, но у Камиллы заныло в груди. Он тянул с объявлением об открытии. Что-то тут было не так.

– Берг делал намеки? Предлагал сотрудничество? – спросила она. Леон Берг был руководителем проекта, в котором работал Томас. – Он что-то понял?!

– Пока речь идет о комбинированном способе реанимации…

– Комбинированном?

– Я рассказывал об этом у Джобина, когда мы праздновали защиту его докторской, – сдерживая внезапно нахлынувшее раздражение, сказал Томас. – Ты там была.