Татьяна Адаменко - Февертонская ведьма

Странно, что такая ладная девица, как Мэри, нашла в нем — посвататься к ней было немало охотников, ведь она, говорят, вся была, как спелое яблочко, румяная и чернокосая, а танцевать умела так, что пол под ногами горел. Но разве женщина может умом выбрать? Вот и Мэри прикипела к тому, кто про нее не думал и не догадывался даже о ее чувствах.

Все соглашались, что дочка викария отлично подходит Смиту, она была такая же тощая и серьезная; Смит радовался на свой тихий лад и мирно готовился к свадьбе, а Мэри с каждым днем страдала все сильней. Если бы не исхудала до костей, кумушки бы точно подумали, что от помощника викария ей дитя надуло. Может, так и лучше, чем на самом деле было: они всего-то парой слов обменялись, а Мэри горевала страшно. Причина была бы видна.

Знаете, бывает горе, что гроза — льет стеной, грохочет, и кажется, что дом затопит под самую крышу; а на следующий день снова солнышко, и все лужи под его лучами успели высохнуть. А бывает такое горе, что осенний дождик — серым капля по капле сеется с неба, не уставая, не утихая, и превращает надежную землю в раскисшую грязь, в которой может прорасти только дурман и болиголов.

Так у Мэри душа от любовной тоски, горечи и зависти к счастливой невесте превратилась в болотные хляби, а оттуда, как известно, время от времени на божий свет выползают подлинные чудовища.

И когда она сказала своей единственной подружке Энн, тоже подавальщице в «Гончей», что душу дьяволу готова продать, лишь бы Эбрахам Смит ее был, Энн не на шутку испугалась. Она видела, что Мэри сказала это не в сердцах и не сгоряча, а тихо и спокойно, как давно обдуманное. Сомнения в ней уже не оставалось. Все же Энн попыталась отшутиться:

— Да где ты его найдешь? В нашу глушь даже дьявол не заглядывает.

— А кто тогда к вдове Селби приходил?

— Так… — растерялась Энн. — Вдова ведь уже на кладбище, три дня как похоронили.

— А ты знаешь, что в ее доме видели призрака? Значит, не нашла она себе в могиле покоя. Вот сегодня, на третью ночь, дьявол и придет за ее ведьминой душой. Тогда и поговорю с ним. Торговаться не буду.

— Ты что, совсем ума лишилась? — вскрикнула Энн, и долго еще ее отговаривала, но Мэри только сжала губы и молчала на все ее увещевания. Смотрела пустыми глазами в стену и словно не слышала. Даже когда Энн заплакала — не шевельнулась.

— Может, она и не ведьма вовсе была, просто наговаривали на нее! — сказала Энн, уже отчаявшись убедить подругу.

— Ты что, смеешься? — вскинулась Мэри. — А Шор, который пошел к ней за средством для своей подружки, а после в монастырь подался? Обет безбрачия дал, это он-то! Сколько за ним плакало и у нас, и в Крэнби, и в Хелфорде с Блэквудом? А Смизерс, который жену заморил своим скряжничеством? К Смизерсу, говорят, она сама пришла поговорить — так после этого разговора Смизерс переехал в Крэнби, выстроил там на все свои деньги часовню с одним только условием — чтоб его похоронили в ней! Так он боялся, что она до него доберется! А волки и прочие твари, которых она в лес ходила лечить?

Тут Энн отступила — по правде, она готова была черное назвать белым, лишь бы Мэри не ходила к той на могилу.

— Ты не можешь пойти со мной? — вдруг сказала ей Мэри, но Энн еще не успела ответить, как Мэри засмеялась и взяла свои слова назад.

И весь вечер в «Гончей» Энн, глядя на Мэри, только и думала о том, как Мэри одна на кладбище пойдет… видела, что та уже все обдумала и не отступит. Слишком уж спокойна та была, и вела себя по-прежнему, как до своей злосчастной любви: улыбалась и отпускала шуточки.

Энн была сирота, на лицо неказистая, и доброты она ни от кого, кроме Мэри, не видела, а оттого привязалась к ней всей душой. (Почему Мэри ее привечала — не знаю, но могу догадаться, что от невзрачной подружки она себе и другим еще краше казалась.) И Энн, хоть и дрожала при мысли о кладбище, решила, что она не пустит туда Мэри одну. К тому же она надеялась, что Мэри, как увидит погост, забудет свои выдумки сумасбродные и вернется домой — или она ее сможет отговорить по дороге.

Когда Энн сказала Мэри, что пойдет вместе с ней, та, понятно, обрадовалась — расцеловала ее, обняла. Но Энн в ее объятиях уже, как камень, была от страха и, когда они выбрались из дома, готова была идти с закрытыми глазами, лишь бы ничего не увидеть. При мысли, что красноглазый дьявол может посмотреть на нее, она дрожала, как осиновый лист. Ей казалось, что она умрет от одного этого взгляда.

Мэри, напротив, казалась веселой. Ничто ее не пугало: ни погасшие, слепые окна домов, мимо которых они пробирались, ни ветер, швыряющий им в лицо листья, ни шепот деревьев, ни часовенка с крестом, засеребренным на миг выглянувшей из туч луной. Только один раз она открыла рот по дороге — приказала Энн замолчать, потому что разобрала в ее шепоте слова молитвы. Энн едва успела увернуться от пощечины.

Похоронили вдову Селби на отшибе, как она и жила, и девушкам пришлось изрядно проплутать среди надгробий, прежде чем они увидели свежую могилу.

— Стой! — схватила Энн Мэри за руку. — Что там?

А над могилой трепетал огонек, больше похожий на звезду, чем на свечу.

— Началось! — довольно сказала Мэри и пошла бы вперед, если бы Энн не держала ее.

— Пусти! — зашипела она и принялась выкручивать той руку, чтобы она разжала пальцы, а Энн тихо повторяла:

— Не надо, Мэри… не надо!

И вдруг обе замерли, вцепившись друг в друга. Огонек на могилой засиял еще ярче, превратился в язык белого чистого пламени… И в ответ ему из земли тоже начал пробиваться свет, только теплый, цвета золота.

Золотой свет сгустился, замерцал… и перед окаменевшими девушками вдруг появилась вдова Селби, совершенно такая, какой она была в жизни. Белый свет тоже переменился: превратился в силуэт, похожий на человеческий, только очень высокий. Казалось, что макушка его где-то в облаках, и черт лица было не разглядеть за этим нестерпимым сиянием. Но вдова Селби тихо рассмеялась и протянула руки ему навстречу.

И тут Мэри в гневе шагнула прямо к ним.

— Стой! Мэри! Стой! — закричала Энн, а сама упала на колени, закрыв глаза, но свет пробивался сквозь веки… больше всего она боялась, что сейчас ослепнет; но вдруг вместо боли почувствовала такое спокойствие, словно ее обняла давно умершая мать. Сердце ее было переполнено, и душа ликовала.

С закрытыми глазами она видела Мэри, как черный силуэт лицом к свету: она бросилась к нему, сжав кулаки, с богохульными воплями.

И вдруг свет погас. Мэри споткнулась, запнулась о край могилы и кубарем покатилась по земле. Энн слышала, как та бьется в судорогах и истошно вопит.

Энн не сразу нашла в себе силы подойти к ней. Только когда та замолчала, Энн, не вставая, подползла к Мэри. Она перевернула ее на спину и ужаснулась: из открытых глаз текла черная кровь, а лицо исказилось воистину ведьминской злобой, так что она была сама на себя не похожа. Мэри была мертва.