Сара Клеменс - Все кошки Рима

Мелина отвернулась, пытаясь обуздать охвативший ее гнев.

— Чертов кот! — кричала Рената. — Что, если он украдет душу Дими?

— Не начинай, мама.

— Господи, Пречистая Дева и святой Иосиф, что мне теперь делать?

— Кошки не крадут души, мама.

— Может, священник знает.

— Мама, перестань.

— Мелина, нам надо найти священника.

Внезапно она повернулась лицом к ним обоим.

— Он же убил себя, Рената! Священник тут не поможет.

— О Господи Иисусе, помоги мне, — застонала Рената. — Господи Иисусе, помоги.

Они доставили Ренату в отель, где она могла бы предаться заботливым хлопотам Марио и получить пару хайболлов. Мелина сбежала тайком, чтобы поймать автобус до дома. Она почти забыла, насколько выматывало ее общество Ренаты, и дурные воспоминания лишь только усиливали ощущение тоскливой усталости. Димитри Паппас бросил жену и восьмилетнюю дочь ради Ренаты Тесты и ее десятилетнего сына. Муж номер один помер за несколько лет до того, отдал концы, когда готовил Ренате завтрак. Может, мать Мелины и была занудой, но что такого папа нашел в Ренате? Положим, когда-то она была привлекательна, как бывают привлекательны итальянки с тяжелыми веками, но Мелина всегда видела ее насквозь. И помнила, как она ущипнула Мелину за щеку, когда Мелина впервые приехала к ним погостить, и сказала: «Что же, маленькая жирная толстушка!» Рената упивалась детским ожирением Мелины и ее грубоватой и уродливой внешностью. Ее собственный сын Марио был такой красавчик.

Все до единой поверхности в ее доме были затянуты в полиэтилен, за исключением дорогого дивана в гостиной, на котором никому не позволялось сидеть. Еще хуже было переходящее в одержимость желание Ренаты контролировать всех окружающих. Что такое уединение или личная жизнь, ей просто было не понять. Сколько бы раз она ни приезжала к ним погостить, Рената по нескольку раз за ночь рывком распахивала дверь Мелины, чтобы поразглядывать ее в постели, а потом снова с грохотом захлопнуть дверь. Девочке не позволяли запирать за собой дверь ванной, и Рената частенько и туда заявлялась. А Марио жил с этим постоянно. Игрушек у него не было никогда, Рената отказывалась попусту тратить на них деньги. Единственного щенка, какого ему позволили завести, отдали потом в питомник, когда пес вырос слишком большим, а Марио мать сказала, что собаку переехала машина. Его не пустили с классом на экскурсию в Вашингтон, потому что пять дней это слишком долгий срок вдали от мамочки и вообще экскурсии пустая трата денег.

Хотя на долю Мелины выпало немало изысканных пыток, каким подвергают своих безобразных сверстников дети, общество Марио вызывало у нее особый ужас. Не имея возможности распоряжаться собственной жизнью, он превратил Мелину в особое свое хобби. Когда их отправляли играть во двор, он валил ее на землю, плевал в нее, пинал ногами и грубо и неуклюже хватал за грудь и пах. В конце концов, когда ей было двенадцать, Мелина набралась смелости рассказать об этом отцу, и тот пошел к Ренате, которая кричала на него два часа без передышки.

— Единственное, что я могу сделать, чтобы тебя защитить, — сказал он потом, глядя себе на руки, — это отправить тебя домой к матери.

Стыд, какой она испытала при этом, был горше всего, и несколько лет она не виделась с отцом, поскольку не могла смириться с его слабостью. Изо всех чувств, какие она испытала, услышав о том, что он мертв, а их было немало, гнев стал наибольшей неожиданностью. Ей хотелось вернуться назад во времени, встряхнуть его, сказать ему, чтобы он дал оплеуху Ренате, ушел от нее — сделал хоть что-нибудь. Думая об этом, она до боли стискивала кулаки.

В семнадцать лет складки детского жира пропали, и из них возникло прекрасное лицо — с чистотой греческих линий и выразительными темными глазами. И точно так же в одночасье Мелина превратилась в совсем иного человека, человека, с которым обращались как с личностью. В колледж она поначалу пошла, чтобы сбежать от своей семьи, которая распланировала всю ее жизнь наперед, поскольку у девочки «избыточный вес» и ей никогда не найти себе мужа. Теперь будущее представлялось восхитительным приключением, и школа была лишь первым шагом к нему. Рената была поражена, когда Мелина явилась к ним, перед тем как уехать из города в колледж. Марио становился невзрачным и стремительно набирал вес; и в выражении его лица появилось то же пораженчество, какое Мелина видела в глазах своего отца. Но если папа казался печальным и сдержанным, то Марио был неразговорчив и напряжен. В первый же раз, когда они остались одни, он загнал ее в угол, зажав, как делал это в былые годы.

— Помнишь, как я это делал? — ухмыльнулся он, хватая ее за грудь.

Она вывернулась и, по чистой случайности, врезала ему локтем в солнечное сплетение. Когда он, скрючившись, рухнул на колени, она испытала прилив радости.

— Никогда меня больше не трогай. Никогда. Господи, меня от тебя тошнит.

Как раз в тот момент вошел папа, которому хватило одного взгляда, чтобы понять, что тут произошло, и лицо которого скривилось от боли. Мелина верно поняла этот взгляд и тоже испытала боль, вспомнив тот день, когда ей было двенадцать, а он был бессилен, не меньшую боль доставило ей сознание того, что сейчас он бессилен, сколь был и тогда.

Войдя в автобус, Мелина села рядом со старой римлянкой в черном, серебряные волосы женщины были собраны в узел, в точности такой же, как у самой Мелины. Улицы проплывали за окном, и из глаз Мелины потекли вдруг безмолвные и непрошеные слезы, а Мелина все смотрела перед собой — ее захлестнула волна воспоминаний. Старая римлянка похлопала ее по колену, и Мелина подвинулась, чтобы дать ей пройти. Когда автобус внезапно остановился, старой женщине пришлось опереться о плечо девушки, и вдруг она доброжелательно сказала: «Sei tpoppo belle a giovane per avere lacrime negli occhi».[2]

Мелина смотрела, как незнакомка выходит из автобуса, и узел, стягивавший ей грудь, словно немного распустился. Что, если кот и вправду украл душу ее отца, его animus, как сказали бы римляне? Димитри Паппасу ничего бы так не хотелось, как бродить по Колизею в обличье кота, дремать на солнышке и видеть сны о боях на арене… Прекрасный Рим с его узкими улочками терракотовых тонов, с пышностью барокко и древними руинами. С его добрыми, теплыми людьми. До свидания, папа.

В тот вечер она ужинала вдвоем с Марио. Рената отдыхала у себя в номере, вероятно, постанывая по-итальянски.

— И надолго ты тут? — спросил Марио.

— Почти до конца лета. Осенью у меня выставка в Нью-Йорке, для нее я как раз и снимаю.

— Фотографии всяческих кошек?