Владислав Реймонт - Вампиры. Сборник

Все стояли, похолодев от страха.

Мистер Джо боязливо приблизился к ней и прикоснулся пальцами к ее векам; те дрогнули и глубоко опустились. Потом он поочередно касался ее висков, рук, груди, плеч, провел несколько раз руками над головой, отступил назад и произнес повелительным голосом:

— Иди!

Она не двинулась с места.

— Иди! — произнес он громче, медленно отступая и не спуская с нее взгляда. Она вздрогнула и, с трудом отрывая ноги от пола, напряженно, как бы автоматически двинулась за ним в глубину соседней, ярко освещенной комнаты.

Никто не пошевелился, не вздохнул, не дрогнул. Все глаза двигались вслед за ней.

Мистер Джо взял ее за руку и подвел к большой кушетке, стоявшей посредине комнаты. Она бессильно упала на кушетку.

— Можешь говорить? — спрашивал он, склонясь над ней.

— Могу…

— Ты — сама Дэзи?

— Не спрашивай…

— Никто из нас не мешает?

— Нет… нет… что же может мешать воле «А»…

Голос у нее был чужой, совершенно незнакомый и какой-то мертвый; временами казалось, что он выходит из фонографа. Безжизненным шелестом выходил он прямо из горла — ни губы, ни мускулы лица не производили при этом движений.

— Значит, всем можно остаться в комнате? — спрашивал мистер Джо.

Она не ответила, только сделала неторопливое движение, подымая тяжелые веки; закатившиеся глаза блеснули белками, слабая улыбка промелькнула на бледном как мел лице, она протянула руку в пустое пространство, как бы приветствуя кого-то невидимого, и стала что-то тихо шептать.

Мистер Джо внимательно слушал, но напрасно старался понять хоть что-нибудь. Она говорила ра совершенно незнакомом языке.

— Что ты говоришь? — спросил он потом, кладя руку на ее лоб.

— Сарватассида!

— Магатма?

— Тот, который есть, который наполняет все, который есть «А», мой дух…

— Будет ли он говорить через тебя?

— Не мучь меня…

— Случится ли что-нибудь сегодня? Братья собрались, ждут в тревоге, ждут, прося знака, чуда…

— Никто из воплощенных не достоин чудес! Никто! — раздался могучий мужской голос, такой сильный, точно он проходил сквозь медную трубу.

Джо отскочил в испуге и стал глядеть вокруг, но в комнате никого не было. Дэзи лежала неподвижно, электрические лампы ярко горели, и все собравшиеся стояли сплоченной группой в другой комнате, прямо против него.

— Пусть он играет, он! — прошептала Дэзи, приподымаясь и показывая рукой на Зенона, и сейчас же опять упала, прямая, напряженная, и так и осталась лежать.

Напрасно Джо пытался заставить ее разговаривать, — она лежала как труп. Руки ее были холодны и лицо покрыто ледяной росой.

— Полная каталепсия. Ничего не понимаю, — прошептал он испуганно.

— Что же мы будем делать? — спросил кто-то.

— Молиться и ждать.

— Что… это в самом деле Дэзи? — спросил Зенон.

— Дэзи… не знаю, может быть… но не знаю.

Дверь в круглую комнату, где она лежала, закрылась с сильным шумом.

— Садитесь, тише… начинаем!

Зенон сел за фисгармонию, стоявшую в глубокой нише направо, против окон, и начал тихо играть.

Свет сразу погас, еще некоторое время в люстре краснели раскаленные угли, потом почернели, и только хрустальный шар светился зеленоватым дрожащим огоньком.

Все расселись вдоль стены, в один ряд, уже не образуя цепи.

Зенон играл какой-то торжественный гимн; тихие звуки сливались в сладкий хорал, далекий, точно струившийся с небесных высот, и рассыпались в непроницаемой темноте.

Джо опустился на колени и стал шептать молитву; затем послышался шорох отодвигаемых стульев и потрескивание пола — по-видимому, все стали на колени; шепот молитвенных голосов зашумел распаленным, кипящим ливнем и вторил волнам проникавшей в душу музыки.

Зенон играл все тише, звуки медленно гасли, становились глуше и, как застывшие жемчужины, тяжело падали вниз; только какие-то смутные аккорды, как потерянные вздохи, блуждали в тишине, возвращались и рыдали упорно, проникновенно.

Наступило продолжительное гробовое молчание, потом аккорды вдруг взорвались, как крик среди запустения, крик неожиданный, пронизывающий, ужасный.

И опять стало мертвенно тихо, и из тишины время от времени вырывались одинокие плачущие аккорды.

Молитва замолкла, но эти монотонные звуки то раздавались громче, то ослабевали… замирали… снова стонали, снова блуждали и пронизывали всех дрожью, потому что были — как отчаяние, как крик падающих в бездну.

Джо не выдержал и осветил комнату.

Зенон сидел неподвижно, глаза его были закрыты, голова откинулась на спинку стула, правая рука лежала безучастно на коленях, а левой он двигал автоматически, мерно ударяя по клавишам.

— Он в трансе! — прошептал Джо и опять потушил электричество.

В комнате становилось жутко, все сидели в гробовом молчании, подавленные тревожным ожиданием, блуждая взглядами во мраке и хватаясь, как за спасение, за этот единственный огонек в зеленом шаре.

Странным холодом веяло от стен, все дрожали, несмотря на сильное возбуждение.

Тишина была такая, что нельзя было выдержать, и этот беспрестанно повторяющийся монотонный аккорд пронизывал все большим ужасом.

И вдруг в темноте стало что-то происходить.

Прежде всего лежавшие на столе грифельные дощечки стали подыматься и падать, словно их кто подбрасывал, потом ударились с треском в потолок и рассыпались по полу осколками.

А несколько мгновений спустя в темноте засветилось бесконечное множество рассеянных по воздуху блесток, таких мелких и едва заметных, что их можно было принять за фосфорическое свечение гнили; они падали блестящей росой, осыпались вдоль стен, медленно сгущались и светились все сильнее, заливая комнату блестящим колеблющимся туманом, как бы голубоватым снегом, падающим бесшумно рассыпчатой, рыхлой волной.

— Ом! — прозвучал в тишине чистый, кристальный голос.

И они склонили головы и хором застонали сдавленными голосами, смиренные и растроганные:

— Ом, Ом, Ом!

Светлый дождь усилился, комната стала как бы темно-голубой бездной, через которую проплывал поток звездной пыли. Было так светло, что стены, двери, картины, различные предметы и синие испуганные лица отчетливо были видны сквозь эту дрожащую и падающую огненную пряжу.

Туманный силуэт, призрак, сотканный из света, вдруг появился в дверях той комнаты, где была уснувшая.

— Ом, Ом! — шептали они все тише, отступая к стене, и, прижавшись к ней, замерли в священном ужасе и изумлении.

Видение поднялось вверх, как цветок из колеблющегося пламени; оно было как бы излучением рассеянного света, из которого выливался контур человеческой фигуры, все время то образуясь, то вновь распыляясь взрывами коротких разрозненных сверканий.