Даниэль Клугер - Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи

В заключение хочу поблагодарить тех, без чьей помощи эта книга никогда не появилась бы:

Ольгу Трофимову, обратившую мое внимание на внутреннюю связь рассказов, ставших основой этого романа, с «малороссийскими» произведениями Н. В. Гоголя и порекомендовавшую снабдить все главы-рассказы соответствующими эпиграфами;

Ольгу Кольцову и Виталия Бабенко, терпеливо читавших и редактировавших все варианты книги (а их было около десяти!);

Ольгу Линник, Павла Амнуэля, Михаила Бородкина, Аркадия Бурштейна, с неменьшим терпением не только читавших, но и выслушивавших все самые невероятные идеи автора, возникавшие по ходу написания книги.

Роман я посвящаю памяти своих бабушек — Шифры Иудовны Клугер и Двойры Лейзеровны Ароцкой, чье детство и юность прошли в подобных местечках и чьим рассказам я обязан первому представлению о навеки исчезнувшей жизни.

Даниэль КЛУГЕР

Рассказ первый

СТАРЫЙ ШИНОК И ЕГО ЗАВСЕГДАТАИ

Скоро оба молодые козака стали на хорошем счету у козаков. Часто вместе с другими товарищами своего куреня, а иногда со всем куренем и с соседними куренями выступали они в степи для стрельбы несметного числа всех возможных степных птиц, оленей и коз.

Случается так, что ночь наступает внезапно. Особенно на юге и особенно летом. Вот, кажется, совсем недавно, только что ехал ты по степи, навстречу тебе — то возы с чумаками, то подводы на базар или с базара, ты раскланивался вежливо с проезжающими, желал доброго здоровья и доброго пути, они отвечали столь же неторопливо и уважительно. А видно — до самого горизонта, где прозрачное небо становилось тонким до крайности и сливалось с белесым же краем земли. Теплый воздух обволакивает тело, ты покачиваешься в седле, легкая дрема то и дело заставляет закрывать глаза. Пока не заснешь по-настоящему, так что лишь привычка наездника да выучка коня удерживает всадника от падения…

Вот и ехали по шляху два молодых казака, два побратима — Степан Перехрист да Тарас Вовкодав. Спали богатырским сном в седлах, держались за луки седел, свесив головы и даже похрапывая.

Но вдруг солнце словно испугалось чего-то, быстренько укатилось за ту линию на западе, и тотчас же пала тьма — не сумерки, не вечер, а словно бы плотная пелена — черная, глубокая ночь. И ночь эта словно бы поглотила все, чем был наполнен шлях до того — людей, животных. Даже звуки.

И ночная тьма прогнала прочь дрему, а с нею пришла и вечерняя прохлада, которую распаренные всадники сразу почувствовали. И Степан, молодой казак, скакавший первым, проснулся, открыл глаза, огляделся. Странным показалось ему место, в котором они оказались. Странным и незнакомым, хотя сколько раз уж раньше проезжал он этой дорогой — и в ту, и в другую сторону. «Что за притча?.. — подумал он озадаченно. — Видать, Черт не туда свернул…»

Черт, серый в яблоках жеребец казака, словно услыхал его мысли, обиженно мотнул головой и тихонько заржал. Тарасов гнедой Орлик, шедший неторопливой рысью на два шага позади, тотчас отозвался таким же ржанием. От этого проснулся и его наездник.

— Вишь ты, — сказал Тарас удивленно, — куда это мы забрели? Экая темень-то, прости Господи…

— Да вот, — сказал Степан с досадою, — мы-то с тобою проспали поворот, а кони не туда повернули. Теперь и не поймешь — то ли дальше ехать, то ли поворачивать назад.

Некоторое время побратимы молча всматривались в ночную тьму. Ничего не увидели. Пустынною выглядела местность, пустынною и, словно бы, неприветливой. Показалось казакам, будто глядят на них из тьмы ночной недобрые глаза, поджидают, пока допустят они какую-то оплошность. А уж потом…

Вдруг Степану показалось, что слышит он какой-то гул… вроде далеких голосов…

— Чуешь, брат? — спросил он вполголоса. — Есть тут кто-то, недалеко. Чуешь?

Тарас прислушался. Пожал плечами.

— Ничего не слышу. Примарилось. А вот сыростью какой-то тянет — это да, — сказал он. — Должно быть, река недалеко. Или пруд. Гнилью сырой тянет, тиной.

Степан тоже почувствовал, будто к степным ароматам, наполнявшим ночной воздух, примешался явственный запах сырой гнили, какой часто бывает у пруда с застоявшейся водой или у реки, почти пересохшей на лето.

— Да, — продолжил Тарас, — припозднились мы с тобой. На Сечи только к утру будем.

— Да ладно, — Степан махнул рукою, — чего там! Ну, к утру. По мне — так хоть к завтрашнему вечеру, — он тронул поводья, пустил Черта шагом. Тарас двинулся следом, то и дело с подозрением оглядываясь по сторонам. И тотчас пропало у Степана ощущение чужого недоброго глаза. И никакой слабый гул далеких голосов не слышался ему более.

Возвращались они на Сечь из Киева, от префекта Киево-Могилянской коллегии, к которому посланы были куренным атаманом Иваном Чорногузом с важными, как им сказали, бумагами. Ничего удивительного в таком поручении не было — только год как окончилась война между Речью Посполитой и Московией, поддержавшей гетманскую Сечь. Война длилась почти тринадцать лет, от самой Переяславской Рады, и сил воевать не осталось уже ни у московитов, ни у казаков, ни у ляхов. Так что война как бы сама собою выдохлась.

Однако же привычка к войне у многих сохранялась. Потому, как и было сказано, никого не удивило, что куренной послал двух казаков из своего куреня с поручением в Киев или любой другой город.

На самом деле куренной мог с теми бумагами и не посылать никого, или выбрать кого другого. Но Чорногуз благоволил к этим молодым хлопцам, которые уже успели за годы войны показать и свою боевую удаль, и свою верность казачеству, потому и послал их в Киев просто погулять. Особо отличал он Степана, к которому относился как к сыну (своих детей у атамана не было, а Степан рос сиротою). А чтоб не ворчали старики, любившие при всяком случае попенять молодым, придумал ту историю с бумагами. Отдали казаки бумаги префекту, у которого были какие-то денежные дела с Сечью, а после погуляли дней десять с бурсаками, теперь вот возвращались.

Побратимы странным образом походили друг на друга — при том, что на первый взгляд ничего общего в их внешнем облике вроде бы и не было. Высокий и белокурый Тарас Вовкодав, недюжинной физической силы, и правда мог, в соответствии с фамилией своею, голыми руками задавить волка. Волка не волка, а однажды с двумя степняками голыми руками и справился. Тем и спас побратима, смуглого и кряжистого Степана, от уже неминуемой, казалось, смерти. Степан Перехрист, смуглый и кряжистый, небольшого роста, но широкий в кости, отличался острым глазом и верной рукою, а еще — редким, прямо-таки исключительным хладнокровием. Эти качества тоже как-то раз спасли не только его, а и Тараса, когда из двух пистолей ссадил двух всадников, мчавшихся на него и его друга во весь опор, размахивая саблями.