Юлия Белова - Этот прекрасный свободный мир...

   Я пытаюсь вызвать в памяти тот день, но перед глазами упорно стоит улыбка Джейка тридцатилетней давности. Я то и дело спрашиваю себя, успел ли он в последний оставшийся ему миг понять, до какой степени был неправ, или у него не было этого мига, и он так ничего и не понял? Должно быть, он навеки остался беспечным мальчишкой, которому однажды сказочно повезло. Да, Джейку везло всю жизнь и на этот раз особенно. Он сбежал от ответственности, избавился от всех дел, ушел в никуда, взвалив груз власти на мои плечи. Он так и не понял, что это такое... Джейк, Джейк, какой же ты был сволочью и эгоистом!..

   Сегодня мне исполнилось 83 года. Пожалуй, нынешний день рождения станет для меня последним, а раз так, пора собираться в дорогу. Когда я оглядываюсь назад, я удивляюсь, как многого достиг. Возможно, не все получилось так, как я задумывал, возможно, наша молодежь слишком любит развлечения, а не диспуты на манер Академии Платона, зато наше общество процветает, у нас нет нищих, нет голодных, мы не знаем безумия войн, политических убийств, похищений и терроризма. Недавно мы наткнулись на аборигенов -- грубые, неразвитые племена. Мы стали для них богами, и они счастливы отдавать своих сыновей под нашу опеку и покровительство. Это ли не доказательство моей правоты?

   Да, я достиг многого, и сейчас, когда мне пора подводить итог свой жизни, я вновь вспоминаю Джейка и не жалею о том, что сделал тридцать лет назад. Джейк был опасен и его надо было обезвредить, но вспоминая те дни, я терзаюсь из-за другого. Ошибка, стоившая Джейку жизни, была совершена не тридцать, а шестьдесят лет назад, тогда, когда он прошел тест, определивший его судьбу. Сейчас я уверен, что в тот тест закралась ошибка. Тесты несовершенны, мы правильно от них отказались, и Джейк не должны был становиться свободным. Сейчас, с высоты своих прожитых лет, я не могу не спрашивать себя, как семнадцатилетний мальчишка мог обнаружить прокол в пространстве? Наверняка Джейку просто повезло. Везение -- неуправляемый случай, который не зависит от интеллекта и логики. Даже обезьяна, усади ее за клавиатуру, имеет шанс набить Британскую энциклопедию, просто колошматя по клавишам, возможно, и ничтожный шанс, но от этого не менее реальный. Джейк был именно таким: беспечным везунчиком и редкой сволочью. Он ушел легко, без страданий и сомнений, он так и не узнал, что такое одиночество, когда тебе не с кем просто поговорить. Знал бы ты, Джейк, как мне не хватало тебя все эти годы...

   Сенат Свободных с прискорбием сообщает, что сегодня в ночь скончался великий гражданин нашего мира, старейший сенатор Свободных, шестнадцать раз избиравшийся консулом, пожизненный принцепс Сената, человек, открывший нам этот прекрасный мир, и величайший разум Свободных -- Вильям Стейтон

Глава 1

Что нужно для полного счастья человеку, у которого и так все есть...

"У меня девять жизней..."

   Роберт Ф. Т. Шеннон проснулся знаменитым в двадцать пять лет.

   Вообще-то первый раз он прославился в шестнадцать, когда пожал руку президенту, точнее, когда президент пожал руку ему. Второй раз слава пришла к Роберту в девятнадцать, когда он забил единственный гол в матче Гарвард-Йель. Третий раз -- в двадцать два года, когда из-за какой-то старлетки съездил по физиономии Чарли Шину. Имя старлетки вскоре забылось, но история запомнилась надолго. И, наконец, в двадцать пять слава стала столь оглушительной, что за Робертом закрепилось прозвище "Молодой гений из Массачусетса".

   Роберт не прогрызал себе дорогу наверх, дабы потом, достигнув успеха, стать еще одним воплощением Американской мечты. Роберт Ф. Т. Шеннон и так родился наверху. Его детство прошло в одном из особняков Бостона, где царили порядок и размеренность, никогда не гремела новомодная музыка, прислуга была незаметна, а паркет сверкал словно зеркало. Ветер перемен, социальные катаклизмы, гнев Небесный и людской закон обходили такие дома стороной или же разбивались об их порог, словно волны о волнорез. "Лоджи говорят только с Кэботами, а Кэботы только с Богом", -- говорили об обитателях этих особняков, и хотя Джон Л. Томпсон, дед Роберта, не носил ни одно из этих громких имен, он был не менее горд и нетерпим. Его состояние, сколоченное усилиями трех поколений достойных предков, давало все возможности проводить свои дни в праздности и покое, но, полагая труд истинной добродетелью англосакса и протестанта и от души презирая бездельников, Джон Томпсон трудился со свирепостью, которой могли бы позавидовать китайские кули.

   Да, мир мог катиться к черту, если вел себя не так, как считал правильным мистер Томпсон. И все же собственные сын, дочь и внук заставили Томпсона с потрясением и неудовольствием обнаружить, что мир за порогом его дома безвозвратно изменился.

   Когда его дочь, его ангел, единственное утешение его седин явилась домой в совершенно невообразимом наряде, с огромными пластмассовыми серьгами в ушах, с распущенными по плечам волосами, с дурацкой индейской повязкой на голове и бабочкой, нарисованной на щеке, Джону Томпсону показалось, будто мир пошатнулся. Добропорядочные девушки должны были старательно укладывать волосы, носить платья в горошек, туфли на каблуках и жемчуг на шее. Джон смотрел на дочь и не мог понять, что все это значит. Следующим ударом, постигшим потрясенного отца, стало заявление Абигайль, что отныне ее зовут Цветок Лотоса. Сумасшедшая музыка, акции протеста, пиво, марихуана, ЛСД и сексуальная революция штормом ворвались в жизнь Абигайль, смяли все внушенные ей правила и уволокли в неизвестном направлении.

   "Эл-Би-Джей, Эл-Би-Джей!", -- вместе с другими юнцами кричала она, когда президент Джонсон явился в Бостон, -- "Сколько ты убил сегодня детей?!". Тогда мистеру Томпсону первый раз пришлось вызволять дочь из полиции. В разорванном платье, с синяком под глазом Абигайль казалась маленькой фурией, и Джон Томпсон не знал, что с этим делать. Даже то обстоятельство, что в полицейском участке ему пришлось встретиться со многими другими отцами лучших семей Бостона, ничуть не утешило гордого WASP. "Брамины" не сдаются", -- всегда полагал он, но сейчас ему казалось, что великий американский корабль стремительно идет ко дну.

   А потом был Чикаго.

   Четыре дня Джон Томпсон разыскивал дочь по всем полицейским участкам города и, наконец, нашел ее -- окровавленную, с выбитыми передними зубами и сломанным ребром. "Эти демократы", -- рычал разгневанный "брамин" и в ноябре с чувством выполненного долга отдал свой голос Никсону, а затем с нескрываемым удовольствием приветствовал его победу.