Клод Сеньоль - Матагот

Но он ошибался.

Его комедия показалась мне настолько смешной, как, впрочем, и собственная реакция на совершенно нормальное зрелище в необитаемом доме, что я тут же, даже не моргнув, спросил о стоимости аренды на год начиная с этого дня.

Глаза Кордасье едва сумели скрыть удивление и тут же загорелись жадными огоньками, которые, как я полагал, доведут цену до кипения. Я ожидал услышать цифру непомерную для меня.

Но нет, Кордасье, вдруг обратившись в добрячка, хотел всего несколько сотен франков («Из принципа», — уточнил он). Но категорически потребовал: я не должен заводить собаки, ни доброй, ни злой, ни на привязи, ни на свободе.

— К тому же, — добавил он, — ни одна собака и не останется в Ардьер. Убежит или сдохнет.

Цена была смехотворной, а требование Кордасье выглядело придиркой — мне следовало насторожиться.

Мы ударили по рукам, и он не смог удержаться от щедрых обещаний, неизбежно прорывающихся, когда человек опьянен удачной сделкой. Иными словами, Кордасье обещал выполнить за свой счет кое-какой ремонт.

Разве я мог предвидеть, что он сдавал мне в аренду нечто другое и что я стану орудием ужасной мести, столь же скрытной, сколь и утонченной!

Вернувшись в деревню, но не войдя в нее, Кордасье внезапно расстался со мной, хитро подмигнув, как бы скрепляя наше сообщничество, о котором я даже не подозревал. Он двинулся напрямик через пустошь, два-три раза обернулся и сердечно помахал мне рукой.

Из-за резких рывков в разные стороны Кордасье еще больше походил на переодетую человеком лягушку.

Позже я припомнил народную присказку, которая мудро предостерегает наивного и излишне доверчивого человека от слишком поспешной сделки, тем более подозрительной, чем ниже цена, — зловредность проявляется быстрее, если она отдается почти задаром. Разве не говорится, что услуга из рук дьявола действеннее всего, когда оплачивается лишь одним грошом! Увы, не всегда известно, что от нее можно отказаться за полцены, а значит — никогда.

II

Как бы то ни было, на следующее утро после живительной осенней прогулки, когда окружающая природа ласкает глаз, шевелюра деревьев опалена летним пламенем, а в носу щекочет от острых беглых запахов, я, вооружившись мужеством, прибыл в Ардьер со своим багажом.

Прежде всего надо было войти в кухню и очистить ее от паразитов!

Оставив за спиной солнце, отблески которого застряли на пороге, я на мгновение ощутил скованность, как первобытный человек, вынужденный проникнуть во враждебную пещеру и сразиться с ее обитателями, вне зависимости от их характера и силы, и либо умереть побежденным, либо овладеть ею как победитель.

Вооружившись веником из гибких и покрытых листвой прутьев, я направился к гигантской сети-савану для ловли и убийства мух, развернутой с таким бросающимся в глаза нахальством, что ни одна муха и не рискнула бы подлететь ближе… Я это заметил сразу, но тогда не задался вопросом, где же источник процветания сих прожорливых ткачей.

Сцепив пальцы, сжав зубы, я исходил такой же дрожью, как и те широкие полотна, которые сбивал с потолка на пол, изгоняя жирных насекомых, злых и воинственных, пытавшихся взбежать по мне. Я безжалостно давил их.

К счастью, большая часть их стала жертвой собственных махинаций — они были пленены и раздавлены собственными сетями; колосья адских злаков, отвратительные комки, которые я вымел наружу, мгновенно вспыхнули и растаяли в небытии, стоило мне чиркнуть спичкой.

Поступая так, я четко ощущал, что осмелился на вызывающий поступок. Вряд ли кто-либо решился бы на подобное в принадлежащей Кордасье Ардьер.

Избавившись от пауков, помещение задышало. Стены хранили следы моей храброй битвы, но на следующий день я замазал известью эти свидетельства жизни и смерти злодеев.

Однако после нескольких мгновений принесшей мне облегчение гекатомбы один-единственный взгляд на чердак через щель от едва приподнятого люка заставил меня с поспешностью захлопнуть его при виде несчетных колоний других пауков самых разных размеров, царивших там в таком количестве, что потолок, хотя и укрепленный солидными балками, показался мне весьма проницаемым препятствием, пожелай они организовать карательную экспедицию.

Едва исполнив сей подвиг сельского Геркулеса на слабых городских ножках и удовлетворившись наведением порядка в местных авгиевых конюшнях, я решил очиститься, вдохнув свежего и здорового воздуха леса.

Вернувшийся в свое первобытное состояние садик сразу привлек мое внимание.

Я мог отправиться в другое место — на полуплодородное поле, с которого содрали овсяный скальп. Но нет, мне захотелось ступить именно на эту землю.

Войти в садик было нелегко из-за намертво закрепленной плетеной дверцы курятника, а потому я без раздумий и в полном спокойствии духа перемахнул через высокую заросшую травой земляную насыпь.

Огромному скоплению рыжих гадюк, на которых я едва не наступил, моя персона, наверное, показалась сном, ибо я тут же отпрыгнул в сторону, промелькнув перед ними как метеор.

И не скрою ужасного ощущения, когда тут же моя лишившаяся обуви нога поскользнулась на громадной, застывшей в неподвижности жабе — с виду кошелек с золотом, чуть торчащий над песком, а на самом деле — мешок, наполненный гнойной слизью.

Однако столь негостеприимная встреча, вернее, мое первое проявление мужества дало свои плоды.

Позже, из третьих симпатизирующих мне уст, я узнал, что в то утро, когда я уничтожал маленьких мохнатых чудовищ в их собственных сетях, Кордасье рухнул на постель — тело его, по выражению матушки Кордасье, саднило, «словно плоть внезапно покрылась синяками от батогов…». Стоит ли верить болтливой женщине, рискнувшей поделиться секретом с кумушками, хотя муж ее и не одобрял подобных откровений?! Но, внезапно ослабевший и не встававший с постели два дня, Кордасье не смог на этот раз заткнуть жене рот, пришив ей язык к губам иглой угроз, как ему случалось ранее в подобном состоянии. Недомогание быстро проходило и не оставляло ни малейших следов на теле, кроме видимой вспышки тайного наслаждения на лице, что, впрочем, вовсе не улучшало характера Кордасье.

III

Теперь расскажу о Жанне Леу, которая явилась в Ардьер по собственной инициативе и вместе со мной оказалась замешанной в одни и те же события.

Встреча произошла у булочника, где Жанна с блеском комментировала небесные причины столь щедрой на солнце осени. Она мне подходила и по виду, и по речам, а потому я, дождавшись ее появления, без колебаний подошел к ней и попросил пожертвовать парой часов ради отшельника — парой часов каждые два дня, чтобы помочь в хозяйственных заботах. Но, кроме чисто практических услуг, я видел в Жанне и компаньона, в котором угадывал много интересного. Вскоре я заметил, что не ошибся в оценке. Боже! Как ей было любопытно все знать!