Альбина Нурисламова - Наследница

Марат зачем-то метнулся в ванную, включил воду, через минуту выключил ее и снова вернулся в коридор. Потоптавшись в прихожей, видимо, сообразил, что Вера отлично видит его через прозрачную кухонную дверь и вошел.

— Вер… Как-то глупо все…

Он мучился, оттого что не знал, как выбраться из неприятной ситуации. Ждать, когда муж сформулирует свою мысль, Вера не стала. Рывком поднялась со стула и шагнула к двери, оттеснив Марата в сторону.

На миг в большом зеркале прихожей мелькнуло их отражение.

Им часто говорили, что они похожи, как брат с сестрой: темноволосые, темноглазые, худощавые и тонкокостные, почти одного роста — Вере до метра семидесяти не хватало трех сантиметров, а Марат на сантиметр перерос этот рубеж.

— Вер, — опять затянул муж, пряча глаза, — ты же знаешь, как я к тебе отношусь…

Она, не оборачиваясь, бросила:

— Да, Марат, теперь точно знаю.

И вышла из квартиры.

Видимо, события, поставившие с ног на голову ее жизнь, произошли в очень короткий промежуток времени. Гитлер еще продолжала возить тряпкой по полу, который чище от ее потуг не становился. Увидев Веру, она завела:

— А-а! Опять попёрлась куда-то, сучка. Чё, нашел твой-то себе бабу? — радостно ощерилась Лидия Адольфовна. — А чё, и пра-а-а-льна! Чё ему с тобой, паскудой! Ты, небось, в койке колода колодой…

Договорить она не успела, потому что Вера стремительно пересекла коридор и подошла к ней. Вид у девушки, наверное, был тот еще, потому что Гитлер немедленно заткнулась, беззвучно разевая дряблый рот и тупо моргая.

Вложив в удар всю свою обиду и боль, Вера с силой пнула ведро с водой. Оно опрокинулось и с грохотом покатилось по коридору. Серая вода забрызгала остолбеневшей тетке плащ, окатила ноги в галошах.

— Не смейте больше ко мне лезть! Убью, — тихо, но убедительно прошипела Вера в лицо соседке. Развернулась и пошла к лифту.

Она ждала, что Гитлер разразится мерзкой бранью, но сзади не раздавалось ни звука.

Справа открылась коричневая обшарпанная дверь, пахнуло густым ароматом мясного варева. За дверью проживала «тихая» таджикская семья из двенадцати человек. Интересно, как они там помещаются, всегда недоумевала Вера. Может, спят и едят по очереди? Сейчас из квартиры дружным роем выкатывались один за другим разнокалиберные дети от трех до шестнадцати, круглоголовые, черноволосые, черноглазые и горластые. Самого маленького мать несла на руках. Вся эта гвардия вознамерилась забраться в лифт, так что Вера сочла за лучшее спуститься пешком.

Она быстро шла вниз по лестнице. Один пролет, другой, третий… Перед глазами мелькали ступеньки, обшарпанные, изрезанные перила, заплеванные лестничные клетки, открытые двери.

Нельзя сказать, что поступок Марата разрушил ее идеалы и попрал веру в людей. Конечно, Вера продолжала, несмотря на близость тридцатилетия, верить в любовь. И считать, что любит своего мужа, пусть не так пылко и исступленно, как в романах, но все же достаточно, чтобы оставаться вместе и получать от этого удовольствие. Однако прожив двадцать два года в общежитии швейников, потом два года мыкаясь по съемным квартирам, а последние три проведя на Северной, трудно удержать на носу розовые очки. Волей-неволей приходится замечать вещи, о которых не пишут в классической литературе.

Остается либо принять жизнь во всей ее красе и безобразии, либо решительно противопоставить себя ей. Вера не была ни идеалисткой, ни революционеркой, поэтому предпочла первое.

Умом она сознавала, что Марат, возможно, изредка погуливает на стороне, хотя особых поводов сомневаться в своей верности муж не давал. Так, кое-какие штришки и приметы, на основании которых, если очень постараться, можно сделать далеко идущие выводы. Но стараться и разоблачать Марата Вера не стремилась. Она наивно принимала тезис о полигамности мужчин, полагая, что против природы не попрешь. И вместе с тем умудрялась вполне искренне верить, что Марат любит ее, и они всегда будут вместе. Вот такая двойная философия! Мелкие же интрижки, если они и есть (а может, ничего такого и нет!), не навредят их отношениям.

У Веры не было других родственников, кроме мужа. И свое будущее она видела только совместным с Маратом: общий дом (другой, конечно!), общие дети, поездки, интересы, желания, старость.

Его предательство, да еще такое явное, не оставляющее сомнений и не дающее даже крохотной надежды, что все неверно истолковано, выбило почву из-под ног. В глубине души она понимала, что жалеет о вскрывшейся правде. И презирала себя за собственное малодушие.

Недавняя сцена поставила обоих в затруднительное положение. Теперь у Марата нет шансов половчее соврать, а у Веры не получится сделать вид, что ничего особенного не случилось. Больно, обидно и совершенно ясно, что жить, как раньше, не получится.

На первом этаже, проходя мимо почтовых ящиков, она заметила, что в их ящичке что-то белеет. Газет они не выписывали, писем не получали. Это не мог быть рекламный мусор: в остальных ящиках, покореженных и большей частью не запертых, было пусто, а рекламу обычно раскладывали всем.

Она, будто взломщик, попыталась открыть ящик без помощи ключа. Вскоре все получилось, и в руках у нее оказался официального вида конверт с письмом на имя Веры Владимировны Андреевой. «Может, что-то выиграла?» — глупо подумала она. Но в конверте оказалось совсем другое.

Администрация Владимирского района повторно уведомляла гражданку Андрееву о необходимости лично явиться и оформить необходимые документы для вступления в права собственности на землю и дом в деревне Корчи, а также оплатить сборы и долги в фонд сельского поселения.

Повторно — это потому, что пару лет назад Веру уже ставили в известность: со смертью дедушки по отцовской линии она является единственной наследницей имущества. Старик умер, не оставив завещания, и дочь его единственного (ныне покойного) сына, наследовала все по закону.

Большого значения этому Вера тогда не придала.

Дело в том, что после смерти Вериного отца мать не общалась с родственниками мужа. Прервала всяческие контакты, даже на Новый год не поздравляла. А поскольку овдовела, когда дочь была совсем крошкой, то ни бабушки, ни дедушки Вера никогда в глаза не видела.

Кроме того, мать буквально заклинала ее ничего от них не принимать, о наследстве забыть и в деревню с дурацким названием Корчи не ездить. К тому же вскоре после получения того письма мама заболела и, промучившись несколько месяцев, умерла. Вере стало не до ненужного дома. И вот сейчас он напомнил о себе вновь.

— Верка, привет! — окликнули ее.

Она обернулась и увидела свою подругу Светку, которая волокла за руку упирающуюся девчушку — трехлетнюю дочь Ксюшу.